Анджей Савицкий - Апозиопезис

Не удивительно, что барона разделали, словно цыпленка, подумал Алоизий. Хорошо еще, что этот сукин сын не успел до конца материализоваться. Во всяком случае, будем на это надеяться.

— Что же, коллега, привет, — свободным тоном заявил джинн. — Что-то мне кажется, что ты демон до мозга костей польский! Незнание двух классических языков нашего вида — уже наводит на размышление и удивляет. Пока что не имел удовольствия познакомиться с местным сверхсуществом, а я ведь в этой стране уже лет семьдесят проживаю. Правда, один раз на Висле встретил сирену, только она не была не слишком разговорчивой — исчезла в воде еще до того, как я успел ей «здрасте» сказать.

Демон бешено крутанулся и с басовым рыком бросился на Алоизия. Джинн оттолкнулся от фисгармонии и упал на спину, перекувыркнувшись и буквально на волосок уходя от свистящих лезвий. Лежа, он мощно пихнул склонившегося над ним чужака в промежность. Вот только нога пролетела сквозь демона навылет. Темнота заклубилась и взбешенная фигура на мгновение развеялась в облаке мрака. Алоизий поднялся и спокойнехонько отряхнул штаны.

— Спокойнее, браток, — обратился он ко вновь формирующейся фигуре, — частично ты все еще на той стороне, на том свете. В реальности ты пока не окреп. Мы не можем повлиять на тебя физически, так чего дергаться… Прежде, чем ты вернешься к себе, мы можем спокойно потолковать, как два джентльмена. Вот скажи мне, будь добр, чего ты ищешь в реальном мире? Быть может, я смогу тебе помочь.

— Хоччу… хочччу… — прохрипел демон.

— Папироску? Каши с шкварками? Посетить будуар императрицы Сиси? — угадывал Алоизий. — Ну ладно, это я только шутил. Наверняка тебе хочется крови, делать больно, сеять разрушения и такое прочее…

Сделалось тихо. Упырь вздымался над джинном, его фигура размазывалась, трепетала в полутенях, развеивалась и исчезала, чтобы через мгновение вновь кристаллизоваться. Явно у него были какие-то проблемы в нахождении за пределами астральной плоскости.

— Помолимся, может? Это успокоит твой гнев, — предложил джинн.

— Сунь себе свою молитву в задницу, негритос, — произнес басом упырь. — Мне нужна моя музыка. Слышишь? Отдайте мне мою музыку!

— Я уже догадался, коллега, что ты связан с музыкой, — кивнул Алоизий. — А не мог бы ты уточнить свое желание? Ты же знаешь, что мы, джинны, в желаниях доки, но будет неплохо, если бы их чуточку конкретизировать. Это нам весьма поможет, так что соберись. Кто забрал у тебя музыку, и где она находится?

— Повсюду. Нет, не знаю. Где-то здесь. Не могу отдохнуть, не могу о ней забыть. Она постоянно меня будит. Не помню: ни нот, ни аккордов, ни слов. Зато знаю, что вот она — тут… — Упырь заикался, выговаривая слова с громадным трудом. — Играет, вот я и прихожу. А потом оказывается, что это не моя музыка. Что меня обманули, обокрали. А я не познаю ни мгновения покоя, пока не найду ее! Ведь она — это часть моей души, понимаешь? А без нее — больно, о, как ужасно больно! — Силуэт расплылся в темноте, фисгармония глухо затрещала. Фигура сформировалась на грязной стенке, теперь уже плоская, ее очертания образовывали клочья паутины, подтеки и сырые пятна грибка, которые перемещались вместе с упырем. — А еще имеется она, моя любимая. Я вижу ее глаза, волосы, чувствую запах. Когда-то ее улыбка согревала мне сердце, и музыка рождалась в нем сама и звучала, звучала, все время звучала. А потом что-то произошло. Это было очень больно, у меня забрали ее, и музыка тоже ушла. И там же был он, злодей. Черный мундир, блестящий орден. Найди его и спроси. Он знает, где моя музыка. Найди его и спроси, иначе убью. Каждого убью…

Клочья паутины и пятна застыли на месте. Фисгармония простонала и с грохотом рассыпалась на кусочки. Алоизий задумчиво вздохнул. Тип с той стороны говорил о женщине, это многое объясняло. Разочарование в любви, трагическая смерть и — пожалуйста — перед нами упырь! Вот почему он не знает древние языки! Это не настоящий демон, а только страдающая душа, зато обладающая громадной силой. При жизни этот человек должен был быть кем-то необычным, с сильным характером. Так что круг подозреваемых значительно сужается. Наконец-то хоть какая-то зацепка! Необходимо срочно сообщить Данилу о прогрессе следствия.

— Вставай, пан Мориц. — Джинн легонько пихнул ногой лежащего ничком еврея. — И не надо устраивать сцен, здесь вам не театр.

— Диббук! [50]— схватился на ноги торговец рыбой. — В моем подвале! Это же конец света, что только люди скажут?! Зачем вы его вызвали, пан Алоизий? Нет, я покончу с собой! Впрочем, и так уже все равно, никто не пожелает иметь со мной дела и не захочет со мной торговать. Ой нет, уж лучше вы меня сами убейте! Раз уже вы и так затянули петлю мне на шее, то доведите дело до конца! Ну, быстрее! Или просто пробейте мне чем-нибудь мое несчастное сердце! — Еврей разорвал рубашку, открыв миру худую куриную грудь. При этом он старательно вытаращил глаза, редкие волосы торчали во все стороны.

— То что вы любите устраивать театр, мне известно, — Алоизий только махнул рукой. — Вот и Моисей был точно такой же, тоже обожал театральные жесты: горящие кусты, каменные скрижали, расступающееся море. Знаю, знаю, только успокойтесь, я уже ухожу.

— Моисей?! Пан знал Моисея?!

— Мой дядюшка имел честь быть его духом-покровителем. — Джинн пожал плечами и направился к выходу. — Сам я видел его только раз, но это было так давно, что нечего и говорить. И не надо так беспокоиться пан Мориц, диббук сюда не вернется. Единственное, какое-то время не играйте на инструментах. Вот это вот важно! Никакой музыки!

Мориц Хундесфельд ничего уже не добавлял, только глядел на негра широко раскрытыми глазами, словно видел его впервые в жизни. Он знал Моисея! В глазах еврея заблестело неподдельное уважение и идущее от самого сердца восхищение. Он хотел было что-то сказать, но только квохтал словно курица.

— А за гостеприимство рассчитаемся, когда все это закончится, хорошо? — Алоизий похлопал хозяина громадной ладонью по плечу. — И передайте спасибо жене за превосходного карпа. Я такого не пробовал еще со времен разрушения Иерусалима…

— Римлянами? — вздохнул Мориц. — Ай-вэй! Вашему превосходительству не следует забивать голову никакими расчетами. Для меня великая честь возможность называть вас своим приятелем. И этого хватит. Ой, минуточку, не выпущу же я вас голышом, сейчас чего-нибудь найдем прикрыться. — Хозяин кланялся и скалил зубы в улыбке, на лбу крупными каплями выступил пот. — Так пан и вправду проживал в священном городе в наше, еврейские времена?

— Ну да! И тогда я еще был моисеева вероисповедания, только лишь после разгрома принял политеистическую римскую веру.

— Пан был евреем?! — Мориц остановился, будто вкопанный.