Борис Завгородний - Рось квадратная, изначальная

– Поговори ещё, – угрюмо бросил сухощавый и мускулистый Жила, прядая рыжими усами, как лошадь ушами. – Все едино никуда от нас не денетесь, усохни корень!

– Да ну, пар в задницу? – продолжал изгаляться Ухарь. – Так, может, разбежишься, прыгнешь ко мне покалякать? Пока далеко не разнесло? А то поздно будет! Я, понимаешь ли, к вам не могу, мне Махиной управлять надобно. Ну так как?

Но ни Жила, ни Ухмыл желания «покалякать» на вражьей территории не изъявили, лишь зло поглядывали то на богатыря-махиниста, то на торгаша Благушу, то на своего незадачливого ватажника, валявшегося без сознания на полу. Спохватившись, Благуша наконец слез со спины многострадального Пивеня.

– Ну как знаете, – не дождавшись ответа, пожал плечами Ухарь. – Когда спохватитесь, поздно будет. Потом хоть ветру в штанцы напускай, хоть пар в задницу, все равно не перепрыгнешь!

Бандюки угрюмо молчали, признав своё поражение.

А щель все ширилась – три шага, четыре, пять… Махина все увереннее набирала скорость, отрываясь от осиротевших без твёрдой тяги вагонов. Десять шагов. Безнадёжно далеко уже были бандюки, оставили их Благуша с Ухарем с носом. Те уж и сабли в ножны попрятали, чего зря теперь махать. Уж и Буян давно выть перестал, оставив в покое побитую коленку. Уж и Хитрун заворочался на полу, приходя в себя…

И вдруг, вспомнив о Минуте, слав с горестным воплем схватился за голову.

– Оторви и выбрось!

– Что такое? – Ухарь озабоченно повернул голову. – Потерял что?

– Ага… Попутчицу свою! Совсем про неё забыл!

Бандюки, разобрав слова торгаша сквозь вой ветра, понимающе переглянулись, и Благуша прикусил язык. Да поздно.

– Балда ты, брат слав, – с досадой произнёс Ухарь. – Балда и дудак полный. Баба на Махине – не к добру, пусть бы там и оставалась, чего было вспоминать, да ещё вслух!

– Балда, – повинно согласился торгаш, чувствуя себя хуже некуда от такой глупейшей оплошности.

– Аркан! – вдруг рявкнул с той стороны пришедший в себя Хитрун, с явным трудом поднимаясь на ноги. – Жила, чего стоишь, кровь из носу! Доставай аркан! Кто знает девку этого дудака?

– Я, – ответил Ухмыл, недобро прищурившись в сторону Благуши и растянув тонкие губы самым мерзким образом. – Видел я его телку, усы узлом! Минутой звать!

– Иди за ней, – коротко и властно распорядился Хитрун. И крикнул Ухарю с Благушей: – Слышали, герои, кровь из носу? Сейчас вашу девку приведём! Тогда и поторгуемся по новой!

С удивительным для его мощной, приземистой комплекции проворством Ухмыл скрылся в каморном вагоне, а остальные бандюки заметно оживились, пропуская вперёд Жилу с арканом наготове. По уверенным раскручивающим движениям последнего было видно, что делать ему это не впервой, что аркан давно стал продолжением лихих ручонок.

И Жила оправдал ожидания своей ватаги.

Свистнула подлая волосяная верёвка, заглотнув все десять шагов разделявшей их пропасти, как удав мышь, свистнула да зацепилась за что-то петлёй где-то под полом тамбура, ни рукой не достать, ни увидать. Жила шустро выбрал слабину и прикрутил свой конец к нижней дверной петле каморного вагона, после чего верёвка натянулась.

– Порвёт, – затаив дыхание и уставившись на верёвку, проговорил Благуша.

Ухарь промолчал, поглядывая вниз да помахивая сабелькой, словно мух отгонял.

Натянувшись до предела, верёвка аж зазвенела от напряжения, запела, как струна на бешеном ветру, надсаживаясь изо всех своих малых, но жилистых силёнок, и… и выдержала.

Дёрнулись вагоны позади Махины, уравниваясь с ней в скорости, и пропасть перестала расти.

– Что делать будем? – обеспокоенно выгнул брови Благуша. – Рубить?

Пока они были ещё вне досягаемости бандюков, но кто знает, что те придумают ещё? И Минута… приведут ведь с минуты на минуту. Тьфу ты, каламбур хренов, оторви и выбрось… Эйфория от победы, оказавшейся лишь временной передышкой, уже прошла, сменившись тревогой и унынием. Сам ведь все испортил, вот что обидно! Доехала бы Минута и без него, сама по себе, горя бы не знала, так ляпнул же, дудак!

– А ничего пока, – громко, с деланной ленцой ответил махинист, почёсывая широкую спину кончиком сабли, в руке размером с добрую лопату она казалась безобидным ножиком. – Так ещё лучше. Сюда они не попадут, а с вагонов на такой скорости не спрыгнешь. Довезём их до храмовника всем скопом да сдадим властям. Представляешь, сколько выручим бабок? Я все свои долги покрою на пять лет вперёд…

С вражьей стороны остервенело понеслись матюгальники, словно лай своры собак:

– Кровь из носу!

– Усохни корень!

– Пся крев!

– Да пар в задницу, – так же лениво отмахнулся Ухарь. – Рвите глотки на ветру, коли делать нечего.

Того, что случилось буквально в следующий миг, не ожидал никто. Такое можно было увидеть только во сне или… или в цирковом балагане.

Сначала в дверях камерного вагона показался Ухмыл, почему-то спиной вперёд. Потом Ухмыл нелепо взмахнул руками и рухнул на пол, свесив буйную голову прямо над сверкающими рельсами. И больше не поднялся.

А затем на площадке расчекрыженного надвое тамбура возникла Минута.

Не приходилось ещё видеть Благуше, чтобы девицы так стояли. Картина – хоть хватайся за кисть и пиши! Согнутые в локтях руки, тонкие и изящные, выставлены вперёд на уровне груди, пальцы открытых ладоней выпрямлены и сжаты, словно наконечники копий. Ноги под долгополым шерстяным плащиком, обутые в высокие, до колен, синие сафьяновые сапожки, широко расставлены. А глаза-то! Эти ласковые и милые всего полчаса назад зеленые девчоночьи глаза! Они пылали изумрудным огнём, как у дикой кошары перед смертоубийственным прыжком!

Этот эпизод, наглядно подтвердивший древнюю мудрость, гласившую, что в тихом омуте анчутки да елсы водятся, рогатые и хвостатые, потряс слава до глубины души.

Причём в положительную сторону. «Вот это да! – восхищённо подумалось Благуше. – Неужто Минута Ухмыла начисто вырубила?! Лежит ведь, признаков жизни не подаёт, а рыжая патлатая голова полощется над краем площадки, словно стираное бельё на верёвке. Вот это девица, даже не девица, а боевая девка, оторви и выбрось!»

Ватага Рыжих от неожиданности замерла в полном составе (кроме, конечно, Пивеня, устойчиво вышедшего в расход). Замерли и Благуша с Ухарем. Благуша в благоговейном восхищении, Ухарь – в каком-то весёлом удивлении, словно увидел что-то понятное только ему одному.

Первым опомнился ватаман, и зычный крик полоснул воздух:

– А ну держи её, кровь из носу!

Но поздно, поздно уже! Порскнула девица, уворачиваясь от грубых и торопливых мужских рук, взлетела легкокрылой птицей прямо на струну туго натянутого аркана. И побежала по нему легко, быстро, словно по мостику! Словно стояла Махина на месте и не было бешеного, срывающего под колёса ветра!