Геннадий Ерофеев - Касторка

С распухшей головой и отекшим лицом Васильев повис на канатах, услужливо сплетённых Колобовым из своей предупредительности и деликатности, и, вконец измолчаленный, сдавленным голосом прохрипел:

– Сдаюсь! Вы убедили меня в реальности находящегося в руках террористов ядерного устройства. Теперь надо выбить его из этих рук.

– Это уже хлебушек вашего, м-мм, департамента, – слегка улыбнулся Колобов. – В утешение замечу, что стоящие перед террористами проблемы ничуть не легче наших. Но как бы там ни было, Адольф Грязнов затеял крупную игру, и нам волей-неволей приходится поднимать брошенную им перчатку. Поднимая её, надо помнить, что в этой великой игре мы одновременно игроки, карта и ставка.

«Ай да Шеф, ай да плагиатор!» – весело подумал Ольгерт и с непроницаемым лицом озвучил уже известный ему отзыв на изящный пароль, имеющий широкое хождение среди учёных-космологов, которых при всех режимах всегда заставляют делать бомбу:

– Никто не продолжит её, если мы уйдем из-за стола!

Ольгерт и профессор посмотрели друг другу в глаза и от души расхохотались.

Затем собеседники вернулись в комнату № 319, где на рабочем столе возвышались кипы писчей бумаги, лежали хорошо отточенные простые карандаши и большой одинокий ластик.

– Неужели вы выходите один на один с Мирозданием с таким незатейливым реквизитом? – искренне удивился Васильев, выкладывая на стол кусочек благоухающего духами блондинки картона.

– Реквизит предельно прост, – утвердительно кивнул Колобов. – Бумага, карандаш и ластик – наши вечные спутники и лучшие друзья. Как бриллианты для девушек. – Он протянул Васильеву отмеченный пропуск. – Вот, пожалуйста!

– Проще некуда, – забирая документ, подхватил Ольгерт с видом закоренелого провокатора. – Проще только у философов. Говорят, им даже ластик не нужен.

Под иссякающим мелким дождем Васильев дошагал до автомобильной стоянки. Здесь его ожидал сюрприз – не из приятных. На боку «жар-птицы» нагло сияла длинная свежая царапина.

Ольгерт рефлекторно почесал потылицу. Поверить в то, что царапина появилась случайно, могли бы разве что какие-нибудь безлошадные штатские «мешки».

Ольгерт медленно обвёл взглядом автостоянку, отделённую от безлошадной части общества дикого капитализма сетчатой изгородью. Автомобилей здесь было четырнадцать, не считая его «жар-птицы». То есть не «его», а служебного: кишка у Васильева была тонка прикупить такую тачку, и с этой удручающей анатомической особенностью своего организма он ничем не отличался от безлошадных штатских «мешков».

Все машины уже находились тут до момента приезда Ольгерта, произошедшего примерно часа полтора назад. Повредивший чужую машину вандал давно уже унёс ноги, буде потерпевший не выдернул их из его задницы. Разыскать автомобильного вандала – задача ещё более трудная, чем найти профессора Грязнова и якобы созданное им ядерное устройство.

Васильева вдруг обдало свирепым «бодяжно-водочным» перегаром, и вслед за тем над его ухом проскрипел жизнерадостно-развязный голос:

– Баков на триста царапинка, как полагаешь, приятель?

Ольгерт обернулся и встретился взглядом с хитро ухмыляющимся старикашкой, с интересом разглядывающим свежий шрам на теле несравненной «жар-птицы».

– Твоя доля пока – пять рублей, – сказал он, протягивая заросшему щетиной бродяге пятирублевую монету. – Видел кого-нибудь?

– Швартовался тут один пижон на «буревестнике», – утвердительно кивнул старичок, благодарно принимая денежку и с ловкостью фокусника буквально растворяя её в живописных лохмотьях, заменявших ему одежду. – Покрутился минут десять-пятнадцать, потом вскочил в седло – и только пыль столбом.

– И куда же он навострил свою большую птицу?

– Слышь, приятель! – вместо ответа заговорщически проскрипел старикашка. – Подкинул бы ты мне пару червончиков – и я бы тоже был на коне. Понимаешь, пиво у меня закончилось. Просто совсем иссякло. Как бензин на автозаправках, когда его придерживают на складах перед повышением цен… А?

Переборов острый приступ жлобства, Ольгерт вытащил две смятые десятки и неохотно протянул попрошайке.

Старичок ловко свернул банкноты в трубочку и засунул ее в большую волосатую ноздрю.

– Вон туда пижон поехал, вон туда! – истово затряс он немытой головой, словно опасаясь, что ему не поверят. – Ты, паря, принимай всё как есть. Лучше поцарапанная «жар-птица» в руках, чем новехонький «буревестник» в небе, – обнажая прокуренные зубы, неумело пошутил он и, в восторге от собственного дешёвого остроумия, обозначил мнимый успех шутки мелким дребезжащим смехом.

– Свободен! – мрачно отрезал Васильев, глядя сквозь бомжа, и когда тот отвалил, снова повернулся лицом к автостоянке.

Незанятых мест было всего четыре, и все они казались одинаково мокрыми. Либо дождик успел увлажнить оставшееся под «буревестником» сухое пятно асфальта, либо тачка въезжала на уже мокрый прямоугольник, либо… либо бродяга соврал.

Васильев выбежал из ограждённого сеткой «рабица» автозагона в глупой надежде проследить путь попрошайки и при случае наградить его если не крепким тумаком, то хотя бы щелбаном с оттяжкой, но бомж как в воду канул. Ольгерт заглянул в две-три щели и два-три тупичка и незаметно очутился у входа в кафе. Заскочил на минутку в притон для учёных мужей. Орлиным взором просканировал помещение. Бродягой здесь и не пахло, да его навряд ли пустили бы в «У Большого Взрыва». Растягивая удовольствие, Васильев медленно осушил у стойки бара стакан марочного виноградного сока «Жемчужина Востока» и направился к выходу.

Откушав сока, Васильев поехал в родную контору, располагавшуюся в чахнущем лесном массиве ближнего пригорода. Дождевые тучи обошли одну из мыз спецслужб стороной, что вполне объяснимо: их, по выражению Шефа, «институцию» обходили за версту и не такие крутые «тучки».

Передав поцарапанную машину технарям, Ольгерт взгромоздился на электросамокат и покатил на территорию Медицинского Отдела. Здание МО имело множество входов. Васильев оставил самокат у вмурованной в подобие бетонного ДОТа массивной двери и спустился метров на тридцать ниже уровня земли в хозяйство Эдуарда Лаврентьева. Набирая комбинации на шифр-замках и нажимая кнопки оповещения, он добрался до совмещённой с раздевалкой приёмной, куда уже выпархивал Лаврентьев.

– Шилды-шивалды, дипломированный белохалатный коновал!

– Шилды-шивалды, инвалид труподельного труда! – привычно парировал Эдуард. – Снимай куртку и обувь, надевай наши тапочки и пошли!

– Помню ваши гнусные порядки, изверг! Я в твоём душном склепе не первый раз.