Геннадий Ерофеев - Касторка

Васильев сбросил куртку, вбил ноги в тапочки и, миновав несколько тамбуров, вступил в просторное помещение, куда выходило множество дверей. Здесь был шершавый, нескользкий пол и минимум мебели, если таковой можно назвать пару кресел и стоящий посередине массажный центр. Тонко пела вентилиция, с потолка лился ровный успокаивающий свет. Было очень тепло.

– После визита к Колобову мои мозговые извилины закрутились в обратном направлении, – шутливо посетовал Ольгерт. – Как бы твой «дуршлаг» не коротнул!

– Не бойся, бродяга, не коротнёт, – сверкнул очками в золочёной оправе Лаврентьев и указал на одну из дверей: – Топай в ванную!

– А цирюльник где? – с деланным равнодушием поинтересовался Ольгерт.

– Ха-ха, – потешаясь, хохотнул Эдуард. – Не так мандражируешь перед «дуршлагом», как боишься, что тебе обреют твой давно не мытый волосатый череп?.. Когда ты в последний раз осквернил эти стерильные стены своим хамоватым присутствием?

– Примерно год назад.

Лаврентьев самодовольно ухмыльнулся.

– Уже полгода обходимся без парикмахера. Аппаратура новая, поэтому твой полупустой калганчик обривать не нужно. Да я тебя, пуделёк нестриженный, и сам могу наголо обрить, если что!

– Ну ты и садист!

– Ты тоже в издевательствах далеко не девственник. Клизму сам сделаешь или лаборантку звать?

– Попробую справиться сам. А вот спинеус мне потереть пришли девицу. Только брюнетку не присылай, лады?

– Перебьёшься. Советую купить электроспинотёр. Видел вчера в магазине. Машина – зверь. И цена не кусается – всего четыре тысячи шестьсот рублей. Правда, это без мочалки.

Эдуард исчез в «операционной», а Ольгерт заперся в большой ванной комнате, где имелся также унитаз. Здесь было приготовлено свежее белье его размера и роста, стопка полотенец и прочие туалетные принадлежности.

Ольгерт поставил себе клизму, опорожнил мочевой пузырь и кишечник, принял душ и, напялив чистые плавки и стерильные сандалии, прошествовал в «операционную».

Во вместительной комнате, разделённой надвое прозрачной перегородкой, за которой хлопотали безликие техники в белых халатах, было полутемно. Эдуард предложил Ольгерту лечь на ковшеобразное ложе, стоявшее боком к перегородке. Стену напротив украшали хитрые часы в белом корпусе, имевшие фосфоресцирующий циферблат, разбитый на сорок восемь делений, каждое из которых соответствовало одному часу.

Ольгерт нарочито шумно устроился на ложе, и действо началось.

Смазливая ассистентка подала Лаврентьеву тяжеленный, весь в дырочках, клеммах и пупырышках, шлем. Это и был «дуршлаг». Эдуард занялся подключением к устройству проводов и кабелей, затем осторожно напялил шутовской колпак на многострадальную голову Исполнителя.

– Телефонную оснастку обмотать вокруг шеи, подсоединить к члену, и тогда фарфаркумоль достигнет рубадабдуду, – подмигнув коновалу, процитировал Ольгерт Энтони Бёрджеса.

Пока белохалатный коновал Лаврентьев возился с «дуршлагом», полногрудая девица старательно обклеивала все остальные, не закрытые шлемом участки тела Васильева целым ворохом датчиков с длинными вермишелинами разноцветных проводов, оканчивающихся блестящими разъёмами. К удивлению и разочарованию Ольгерта, к пенису и тестикулам никакой оснастки не приклеили.

Он уже умиротворился и, как и полагается в подобных случаях, настроился заснуть. И был близок к этому, когда над ним прозвучал одобрительный возглас Лаврентьева:

– Хорошо расслабляешься, молодец!

Они с ассистенткой подключили разъёмы датчиков к ответным частям, вмонтированным в выдававшиеся из разделительной перегородки щиты и панели.

Минуты через две Лаврентьев вновь склонился над Ольгертом.

– Спи, моя радость, усни, – вполне серьёзно приказал он, затем медленно повторил заменяющий снотворное «слоганчик» ещё несколько раз.

И Ольгерт отключился.

Ольгерт проснулся, как просыпаются утром, правда, чувствуя себя несколько ошарашенным. Несмотря на удобное ложе, тело его затекло и устало. Очень хотелось есть и особенно пить.

Пока он едва ли не в буквальном смысле слова брал себя в руки, приятная полутьма сменилась ровным нараздражающим светом. Хитрые часы показывали сорок шесть часов тридцать одну минуту с секундами. Всё верно: процесс «откидывания мозгов на «дуршлаг» длится около двух суток – довольно приличный срок, чтобы проголодаться и устать.

Появился Лаврентьев со свеженькой ассистенткой, ещё более симпатичной и сексапильной, нежели прежняя, двухсуточной давности, красоточка. Они вдвоём принялись осовобождать бестолкового со сна Ольгерта от липучек, присосок и электродов, а в завершение Эдуард бережно снял с его натруженной головы пропотевший насквозь «дуршлаг».

Ольгерт продолжал расслабленно возлежать в глубоком, как огромная суповая тарелка, ложементе, всем своим видом выказывая крайнее отвращение к грубой реальности «эвридэйного» рутинного бытия.

– Подъём! – раздалась над его головой повелительно-насмешливая команда Лаврентьева. – Как самочувствие?

Ольгерт потянулся на осточертевшем одре с таким отчаянно громким хрустом, что до икоты испугал молоденькую ассистентку. Вкусно зевнув, пробурчал в потолок:

– Чувствую себя немного не в своей тарелке.

– Ну ещё бы! – покровительственно хмыкнул Эдуард. – Корыто, в котором ты продрых без малого двое суток, является имуществом Медицинского Отдела, а конкретно – собственностью нашей брэйн-лаборатории. В общем, это тарелка моя, а не твоя… – Он похлопал Ольгерта по впалому животу: – Не наблюдаю резкого подъёма!

Васильев самостоятельно выбрался из гробоимитатора, ощущая себя невовремя разбуженным спящим красавцем, которому кретины в белых халатах поломали вечный кайф, и вдругорядь с наслаждением потянулся, едва не проткнув кончиками жёстких пальцев низкий потолок.

– Не спеши убегать! – предупредил его Эдуард, жестом отсылая ассистентку. – Сейчас я тебя отмассирую. Скоро должен брякнуть Шеф. Он уже справлялся о тебе, дураке. Жаждет переброситься парой слов перед твоим выходом на задание.

Услышав это, Васильев насторожился. «Предрасставательная» слезливость не была присуща Шефу. Стареет старикан, стареет!

– Всё нормально, Эдик?

– С тобой-то всё нормально, – избегая вопросительного взгляда Исполнителя, озабоченно проронил Лаврентьев.

– А с кем тогда ненормально, господин докторишко Исцелися Сам?

Оставив вопрос без ответа, Эдуард повлёк Ольгерта в массажную и предложил прилечь на топчан.

– Пролежни ведь будут! – пробурчал Ольгерт, вновь переходя в горизонтальное положение.

Сняв очки, Эдуард стал массировать его, постепенно наращивая интенсивность движений. Он не отвлекался на болтовню, а пыхтел и потел – работу работал, в общем.