Ян Ващук - New Arbat Avenue

«Красотища», – комментирует Настька. Сидит безвылазно в инстаграме на своем Юго-Западе, похоже. Сомнительное удовольствие, размышляет она. «Могу согреть», – комментирует школьник из предыдущего поста, до этого говоривший только смайлами. Господи, думает она, сам-то хоть домой уже добрался-то? Ведь еще трясешься, поди, в своей жесткой подмосковной электричке, зажатый между двух злых бабок и дурно пахнущих мужиков, пялящихся в твой телефон, и тебе, наверно, действительно холодно, почти по-матерински нежно думает она. Давай беги уже домой, зайчик, не трать на меня заряд, оставь лучше на звонок маме и заветное «Я на платформе», – ведь добраться до конечной в твоем случае еще не означает добраться до дома, я лучше тебя знаю.

Я лучше тебя знаю, продолжает она уже вслух, каково это, когда тебе по-собачьи холодно, и тебя некому согреть. Когда любовь – это космический зонд «Вояджер-1», до которого радиосигнал идет 14 часов, и потом еще столько же обратно, и еще неизвестно, правильно ли он тебя понял и не врезался ли мимоходом в блуждающую комету, пока ты ждала ответа. Когда кажется, что ты чужая на этой планете, созданной специально для того, чтобы ты страдала. Когда единственный язык, на котором ты способна говорить, это язык пиктограмм и картинок, потому что любое человеческое слово, как неостановимый осколок метеора, больно бьет твое невесомое тело и норовит разгерметизировать твой скафандр, когда все окружающие тебя существа, активно общающиеся при помощи этих слов, выглядят сумасшедшими берсерками и непригодны для контакта. Когда ты – Стивен Хокинг, падающий в черную дыру, а твой вечер субботы – та самая черная дыра, выдающая себя за видимую вселенную с ее звездными скоплениями Медведково, Мытищ, Арбата, кремлевскими квазарами и расширяющимися межгалактическими пустотами остальной страны, где тебя угораздило родиться.

«Опубликовать твит?» – спрашивает Сири. «Какой, блять, – вздрагивает она. – Стой, куда!» Ваш твит опубликован, говорит Сири. Ой дура-а-а-а, твою-то мать, сотрясает телефон, так, так, твиттер, моя страница, удалить, вы точно хотите удалить этот твит? Ну ты загнула, пишет некий Вася1997, че куришь, пишет он, кальян по ходу был хороший, вторит Cowboy88, Наташ, ты че это, спрашивает NastkaMakaka – та же Настька, но в другом измерении, удалить твит, да или нет, спрашивает система, глупая машина, мне бы кнопку «Я не знаю», шутит она, неплохо, отвечает незнакомый какой-то ник, без скобочек, с точкой на конце, на вас подписан Родион Бездонников, сообщает твиттер, у Родиона в ленте одни тексты, а на аватарке черно-белый Родион с красивым узким лицом. «Наташ, сама написала?? Оч красиво!!!!» – по своему обыкновению обильно пунктуационно пишет Светка, вроде подружка, а вроде просто подписчица. У вас пять новых подписчиков – и все они такие зайки, рассуждает она. Удалить запись? Конечно нет, глупая машина. Господи, и правда холодно. Она встает, подходит к окну, проверяет ручки, да нет, все плотно, возвращается на диван, перечитывает запись.

«Межгалактическими» – слитно же, да? «Когда ты – Стивен Хокинг» – надо поправить на длинное тире. И вообще, можно ли «падать в черную дыру»? Вот что мне удалось найти в интернете по запросу «черные дыры гравитация». Спасибо, Сири.

Могу согреть, комментирует запоздалый козел фотку получасовой давности. Спасибо, приветливо отвечает она, – уже согрели. И смайлик, аккуратный, один, как Родион бы написал, наверно. И тире длинное. И вообще, пошел нахуй, я читаю. #science #is #sexy #мск #arbat #avenue

Уродливый шрам на моей правой ноге напоминает мне о лете. О лете, когда мне было 15, у меня были мягкие подростковые усы, длинные спутавшиеся волосы и зеленый велосипед «Кама» с отставшими наклейками и непомерно высоким седлом. Надо мной катилось ванильное небо, вокруг была сочная зелень Ленинградской области, прерываемая разноцветными дачными домиками и ларьками, подо мной – мост через реку Оредеж, на котором я на секунду потерял управление, испугавшись фуры, прижался к грубому бетонному ограждению и в кровь разодрал себе кожу.

Было не больно, но я испугался, что случится заражение, и помчался домой – вверх по пологому берегу, мимо дореволюционного здания телеграфа с верандой и башенками, мимо магазинов, мимо школы и садика, по улице Сквозной, на которой всегда дул сильный ветер – сплошным потоком, как в аэродинамической трубе, как на тренажере в ангаре NASA, где готовят миссию на Марс.

Я перескочил через двухполосное Сиверское шоссе, уронив на горячий асфальт со свежей разметкой капли своей теплой крови, и налег на педали на финишной прямой по родному переулку, где уже виднелся мой ярко-красный дом, окруженный дедушкиной строгостью, бабушкиной заботой и озоновым экраном летней вседозволенности. Там, в гостиной, на моей посадочной площадке, куда я безошибочно приземлился, меня ждала аптечка, инструменты, бинты, зеркальце, направленное на рану – четкие движения опытного пилота, стежок, еще стежок, зубы стиснуты, второй укол обезболивающего, капли пота, выступившие от концентрации, обрезать нить, откинуться в кресле-кровати, вздохнуть, уставиться на ковер на стене с вышитыми васнецовскими богатырями и расслабиться: ты дома, сынок, ты спасен.

Мой дом наклонялся на восток, его тень удлинялась, она наползала на канаву под забором, где обитали головастики, жуки-плавунцы и невидимые одноклеточные. Приближался густой нефильтрованный дачный вечер. По переулку двигался грузовик с газовыми баллонами – редкий гость, прибывающий раз в месяц, чтобы доставить нам топливо. Дедушка готовился принимать груз: надевал костюм, свой любимый галстук, прикалывал орденские планки на пиджак, натирал ботинки. Он смотрел на хронометр, он показывал мне большой палец, он выходил.

Калитку участка напротив открывал другой мужчина – моложе дедушки, но почти не уступающий ему мужественностью морщин, ястребиным изгибом носа, благородной сединой висков и голубизной глаз. Он тоже смотрел на часы. Ему тоже нужно было топливо. За его спиной стояла девочка – худенькая, хрупкая, растрепанная – я знал ее, мы часто катались вместе на велосипедах, ездили наперегонки по улице Сквозной и совершали вылазки по шоссе в соседние поселки.

– Еще, еще, – показывал дедушка водителю грузовика. – Еще на меня чуток!

Сосед от своей калитки тоже управлял процессом: он делал плавные жесты руками, вполголоса говоря: