Артемий Орвин - Иллюзия эпохи. или Попаданцы на рыбалке

– Чужие – хорошо! – затрясла она рукой у носа одного из воинов, и на полной руке загремело множество браслетов.

– Ломать – плохо! – не желал соглашаться воин.

– Дети – хорошо! – констатировала рыжая и шморгнула похожим на прошлогоднюю картофелину носом.

– Господа, – вмешался Илья. – Если вы тут суд устроили, то мы имеем право на адвоката, телефонный звонок и…

Не успел он договорить, как получил удар в живот. Недолго думая, рыжая дамочка оттолкнула воина и склонилась над скрючившимся Ильёй, с жалостливым видом поглаживая его плечо.

На Геннадия уже рассчитывать не приходилось. И без того было ясно, что никакие это не Новосёлки. Ими тут даже близко не пахнет. Дикие, отказавшиеся от всех благ цивилизации сектанты. И никак иначе.

– Ломать плохо, дети хорошо… – медлил сонный вождь, поправляя то и дело съезжающую на ухо шапку-корону.

Головастый размалёванный уродец в сердцах стащил с себя жуткую маску, под которой оказалось старое сморщенное лицо, обрамлённое редкими седыми волосами, плюнул под ноги, и стал невразумительно мычать, размахивая руками, указывая на небо, на пленников и в сторону машины:

– Колесница! Демоны! Смерть! – закончил он свою речь, стукнул себя кулаком в грудь и снова плюнул под ноги. Толпа закивала головами в знак согласия.

Но рыжая не сдавала позиций, наступая необъятной грудью на шамана, уже не такого страшного без своей маски, и упёршись руками в полные бока. Толпа гудела одинаково, что на утверждения тщедушного сутулого шамана, что на возмущения рыжеволосой бестии, тоже видимо имеющей немалое влияние.

Илья лежал в пыли, задыхаясь от жары и полуденного солнца. Костя обвёл мутными глазами, один из которых уже начал заплывать от последствия удара, окрестности и орущую толпу и встретился взглядом с темноволосой девушкой, казавшейся ему смутно знакомой. Она стояла на крыльце большой хижины и невозмутимо жевала жёлтый сочный плод.

– Милка! – крикнул Костя и глупо заулыбался. – Милка, родная!

Девушка швырнула огрызок через плечо, вытерла руки о набедренную повязку, поправила белый цветок в волосах и не спеша направилась по ступеням вниз, к вождю, на ходу гремя не скрывающими высокую грудь ожерельями. Обвивая шею вождя руками, Милка что-то зашептала ему в ухо. Он удивлённо раскрыл рот, затем расплылся в широкой улыбке, покачал головой и поднял руку, успокаивая народ:

– Вождь говорить! – громко сказал он, растягивая слова. – Колесница хорошо! Чужаки хорошо! Уги-уги!

Толпа радостно загудела, здоровенный воин в нерешительности почесал лохматый затылок, старуха напоследок переехала Илью по спине своей клюкой в наказание за растоптанные плошки, а шаман взял под мышку свою жуткую маску и уныло поплёлся к лесу. Совещание окончилось.

Пленников внесли в большой шалаш, «фигвам», как окрестил эту примитивную постройку Костя, и аккуратно уложили их на плетёные циновки. Все, кроме хохочущей Амилы и рыжей дамочки, старательно разматывающей верёвки на теле Ильи, покинули жилище. В хижине царил полумрак. Посреди слабо мерцал догорающий меж круглых камней костёрок, дым от которого тонкой струйкой уходил в прорубленное под самым потолком окошко, в котором синели осколки неба, и роились в солнечных лучах оседающие пылинки.

– Милка, спасибо тебе, – едва высвободив руки, Костя тот час обнял её за плечи. – Если бы не ты, эти дикари нас точно бы ухандохали…

– Уха… Доха… – захлопала пышными ресницами Амила.

– В полицию звонить нужно. Телефон есть у тебя?

– Смешной, – снова захихикала девушка, отбрасывая за ухо прядь тёмных волос. – Огненная вода хорошо. Вождь хорошо. Уги-уги хорошо.

– Так ты чё, с ними заодно? – округлил глаза Костя. – Баба сектантская?

– Вождь – отец… Вождь – хорошо… Амила хорошо. Слушаться.

– Вот и вали к своим! – он дёрнул плечом, сбрасывая загорелую ладонь. – Стерва!

– Воропаев, не будь дураком! – придвинулся к нему Илья, отбиваясь от назойливой рыжеволосой дамочки, ощупывающей его бицепсы. – У нас и колесница, и вода огненная, и дочка вождя на тебя запала… Сечёшь? Мы – всемогущие! Мы – боги! Мы – уги-уги! Будем улыбаться, и сматываться под шумок, а может ещё и отдохнём тут, как в санатории… А то скажем, что мы – это не они, и опять свяжут.

– Лады, – вздохнул Костя, не сводя взгляд с покачивающихся грудей Амилы, которая вытирала мокрой тряпицей его разбитую голову. – Если уж другого выхода нет…

Успокоив толпу и раздав всем партзадание на сегодня, вождь не замедлил появиться в своём «фигваме». На пороге, закрывая солнце, возникла необъятная тень крупнотелого главы деревни.

– Шатха идти вон! – грозно прозвучал его низкий голос.

– Шатха – сестра! – рыжая дамочка поправила пышные груди и осталась сидеть на месте.

– Шатха идти вон! – повторил вождь тоном, не терпящим возражений.

Рыжая недовольно скривила пухлые губы, хмыкнула, дёрнув плечом, но послушно зашагала к выходу, виляя округлыми бёдрами и беспрестанно оборачиваясь через плечо на Илью.

Скрестив ноги, вождь важно уселся на циновке в центре хижины и испытующе уставился на гостей.

– Хэллоу! – ни с того ни с сего заявил Илья. А Костя добавил:

– Асаламалейкум! Уги-Уги!

– Уги-уги! – подтвердив, кивнул вождь и похлопал широкой ладонью по циновке, приглашая гостей присоединиться.

Стоило гостям усесться рядом с очагом, как вождь откуда-то извлёк предварительно набитую сухими листьями трубку. Костя не растерялся, достал из кармана чудом уцелевшую турбо-зажигалку и, нажав кнопку, протянул её к трубке вождя. Тот сперва отшатнулся в сторону, но поняв, что это лишь маленький огонь, затянулся, распалив смесь в трубке. Странная огненная штука явно придала Косте значимости в глазах вождя. Сделав пару затяжек, он протянул трубку Косте, решив, что у кого в кармане волшебный огонь, тот и главнее. Уги-Костя затянулся, заморгал осоловевшими глазами и расплылся в блаженной улыбке.

– Парнатхи! – гордо заявил вождь, подняв указательный палец. И решив, что с него достаточно, выдернул трубку из одервенелых Костиных рук и передал её Илье. Тот боязливо покосился на друга, но проявлять слабинку не захотел и потому набрал в лёгкие побольше воздуха, втягивая поглубже сладковатый дымок.

Хижина поплыла, завертелись узкие незастеклённые окошки под самым потолком, замелькали разноцветными огнями пробивающиеся сквозь них солнечные лучи…

Открыв глаза, Илья обнаружил, что лежит на плетёной, пахнущей сухой травой циновке, а у очага суетится Амила, разливая из пузатого котла приятно пахнущее содержимое по глиняным мискам. Костя уже чувствовал себя здесь хозяином, провожая плотоядным взглядом каждое движение Амилы и по-дружески похлопывая вождя по плечу: