Анна Закревская - Entre dos tierras

«Ну, и к чёрту вашу оплату по завершении, не даёте нам денег на материалы, так получайте секонд-хэнд, раздери вас троян… А, впрочем, я уверен, что Тимур и его команда перепрошьют эти наномашины так, что вы там челюсть с пола поднимать будете… Только бы определиться, в каком соотношении раскидать их потом… Вроде бы Владимир Фёдорович говорил, что половину всё-таки в мозг, а в пальцы четверть оставшегося…»

«Тётушка-бухгалтер, как её… Кажется, Дарина? Говорила что-то про молодёжный форум, у неё сын туда едет с докладом. Когда закончим, надо написать Лину, вот было бы классно их с Кирой на целых две недели туда… Только, чёрт, придётся как-то с Линдой говорить. Или не говорить? Действительно, нахрена, если там достаточно разрешения и от одного родителя?»

Стройный поток логических рассуждений внезапно прерывается яркой картинкой, стоп-кадром из немого кино: женщина с иссиня-чёрными волосами, которая настойчиво подталкивает вперёд инвалидную коляску с сидящим в ней худеньким мальчиком-подростком, шаг за шагом приближаясь с ним к латиноамериканцу средних лет, который вольготно развалился в его, Криса, рабочем кресле.

– Это твой новый папа, Лин, – вкрадчивый голос женщины лишает парня последних сил, ибо в нём слышится фоновое «Соглашайся, не то хуже будет». – Ну же, сынок, скажи: «Привет, папа!»

Не отдавая себе отчёта, где он – в лаборатории или в своей бывшей комнате – Кристиан всем телом подаётся вперёд, едва не разорвав вены тонкими катетерами, и какой-то датчик вне поля зрения Лисовского начинает пищать, как голодный птенец, отмечая резкое ускорение пульса его… мм… будущего коллеги?

«Р-раздери его дисконнект, не сейчас… Не вырубиться бы сейчас… Держись ты, размазня, долбаных пять минут осталось… Юлька закончит свои дела и на сегодня хорош, надо отпустить этих полуночников и самому тоже валить… А, ещё в магаз заскочить, Охотник просил корицу найти… Блин, только б его там без меня не…»

Яркая вспышка – и в сознании Лисовского, который к этому времени уже начал терять самообладание, ибо ни разу за всю свою многолетнюю практику ему не удавалось установить подобный контакт во сне, проявляется новый образ. Берег спокойного озера, ослепительно яркий рассвет, а на его фоне – добродушный белый волк, невесомо стоящий на поверхности воды, и его снежная шерсть светится ярче тысячи солнц, а глаза – словно два осколка северного неба. Лисовский ещё не успевает подумать о том, бродят ли светящиеся волки по воде, как вдруг большая серебристо-серая птица пикирует вниз со звёздной высоты, и её уставшие крылья обдают учёного свежим запахом ночной прохлады. Птица ползёт к воде, и на её лапке становится видно золотое кольцо, от которого отходит ярко-розовый шнурок. В тёмно-фиолетовом сумраке уходящей ночи проступает стройный женский силуэт, и луноликая богиня торжествующе вскидывает руки над головой. В её пальцах – золотистый обруч, и шнурок проходит сквозь него, а другой, короткий, конец оказывается привязанным к шее мальчика, сидящего в коляске рядом с ней. При виде птицы и волка мальчик срывается вперёд, не замечая, насколько коротка верёвка, которая тут же врезается ему в горло, но богиня держит обруч крепко, и птицу резко оттягивает от волка назад, к богине. Белый волк кидается вперёд, чтобы перегрызть розовую ленту, но лёгкий взмах серого крыла останавливает его…

Обрыв соединения. Кажется, абонент всё-таки отключился.

Лисовский медленно открыл глаза и скатился с продавленной раскладушки на пол.

Думать о том, какие значимые для исследования выводы можно бы сделать из этого сновидения, учёному абсолютно не хотелось. А хотелось просто лежать навзничь, наблюдая, как на потолке возникают яркие полосы от фар редких машин, и представлять, что это злобные инопланетяне сканируют его лабораторию, пытаясь запеленговать источник невероятно мощного и чистого сигнала, который был случайно получен им, Лисовским, во втором часу этой летней ночи.

* * *

Если настроение первого совместного отпуска – это морская волна, то ничто в мире не способно погасить её лучше, чем напоминание о рабочих обязанностях или семейном долге, и если первого Марии удалось благополучно избежать, то со вторым она влипла по самые ушки, едва открыв письмо от матери:

24-JUL-2071

from: -ishtar-

to: Maria_Medici

Машенька, привет.

Скажи, пожалуйста, вы с Хидео можете на следующей неделе пожить у нас? Я уезжаю в командировку, а Лина одного оставлять не хочется, ты же знаешь, какой он нервный…

Еды я наготовлю много, так что не стесняйтесь, а то вон как после своей Индии исхудали.

Целую, мама

Мда, корректное завершение программы под названием «Отпуск» полетело к чертям.

Мария плюхнулась в кресло, пытаясь понять, из каких глубин в ней сейчас поднимается это неясное желание противостоять матери, ведь её письмо от первой до последней буквы было верхом приветливости и заботы. Цепкий взгляд девушки, полгода как работающей младшим тестировщиком в одной из небольших IT-компаний, ещё раз пробежался по тексту. А, вот оно. Знак вопроса после «у нас» – лишний. Дальнейшими пояснениями из категории «неоспоримые доводы» Линда не оставляла дочери выбора.

– Ты, кажется, говорила, что у Лина есть права на флаер? – ну когда же она научится замечать тот момент, когда Хидео бесшумно оказывался за спиной своей жены, каждый раз удивляя её каким-нибудь сюрпризом. Что на этот раз, мой обожаемый ниндзя?..

– Э-э… Ну, да. Он любит летать по району. Пару раз сбегал в одиночку на Ладогу к папе.

– Спроси его, согласится ли он освоить новые территории…

– Ты хочешь забрать его к нам? – на лице Марии появилась улыбка проказницы, замышляющей очередную шалость.

– Если ты не против, – в тёмных глазах Хидео проскочила лёгкая искра, какую, бывало, Маша видела во взгляде отца, правда в последние годы это стало случаться очень редко. – Я до сих пор не считаю, что хорошо знаком с твоей мамой, но мне отчего-то кажется, что Лину стоит немного развеяться.

* * *

Закат в конце июля умирал медленно, каплю за каплей выдавливая из себя терракотовый и алый, словно лето упорно не желало перелистывать страницу, дочитанную почти до конца. Тьма с Ладоги подкрадывалась с опаской, лапой сиреневых сумерек трогая зелёную полоску неба над пламенем упавшего за горизонт солнца.

Алекс, наблюдавший за этой метаморфозой цвета с крыльца дома, зябко поёжился. От озера потянуло холодом, и надо было б идти в тепло, но Алекс не шевелился. Он чувствовал, как вместе с воздухом остывает он сам. Медленно холодеют руки, тело гонит кровь с каждым ударом пульса всё спокойней и равнодушней, запрокинутое к небу лицо превращается в маску.

Только где-то над диафрагмой судорожно бьётся то, что отчаянно хочет жить.