Дебора Харкнесс - Тень ночи

Я удержалась, чтобы не произнести слово «вампир».

– Они для Мэтью не представляют никакой опасности, – сказал Хэнкок, явно не понимавший моих страхов. – Они пешки. Но к сожалению, они способны донести эту историю до ушей тех, кто наделен и властью, и влиянием. А такие люди есть.

– Не слушай его, – посоветовал мне Мэтью.

– Что это за люди? – спросила я.

Галлоглас вздохнул:

– Ради всего святого, Мэтью, ты у меня на глазах творил жуткие дела, но как ты мог утаить и это от твоей жены?

Мэтью смотрел на огонь. Когда наконец он снова повернулся ко мне, его глаза были полны сожаления.

– Мэтью, ну скажи! – взмолилась я.

С самого первого мешка писем, которые доставили Мэтью, у меня в животе возникло нечто вроде узла. И день за днем этот узел становился все туже.

– Они не считают меня вампиром. Они знают, что я шпион.

– Шпион? – отупело повторила я.

– Нам предпочтительнее тайными агентами именоваться, – с заметным раздражением сказал Кит.

– Заткнись, Марло, не то я сам тебе пасть заткну! – рявкнул Хэнкок.

– Избавь нас от своих угроз. Тебя всерьез никто не принимает, когда слова твои трещат, как мокрые дрова в камине. – Марло горделиво вскинул голову. – А если твоя манера говорить со мной учтивою не станет, то очень скоро не увидишь ты на сцене всех этих королей валлийских и солдат. Я выведу всех вас предателями и кучкой недалеких слуг.

– Что такое вампир? – спросил Джордж.

Он полез за своей записной книжкой. Другая рука потянулась за куском коврижки. Как всегда, на него почти не обращали внимания.

– Так, значит, ты некто вроде Джеймса Бонда Елизаветинской эпохи? Но…

Я взглянула на Марло и с ужасом вспомнила, какой конец его ожидает. Он не доживет до тридцати лет. Его убьют в таверне Дептфорда, где между ним и несколькими сомнительными личностями вспыхнет ссора, окончившаяся поножовщиной. Это преступление свяжут со шпионской деятельностью Кита.

– Вы про лондонского шляпника, который живет близ церкви Святого Дунстана и делает такие аккуратные поля у шляп? Про того Джеймса Бонда? – усмехнулся Джордж. – И почему вам, госпожа Ройдон, вздумалось уподобить Мэтью шляпному мастеру?

– Нет, Джордж, это другой Джеймс Бонд, – ответил Мэтью. Он все так же сидел на корточках, наблюдая за моей реакцией. – Тебе об этом лучше не знать, – сказал он мне.

– Дерьмо собачье! – Я не знала и не желала знать, существовало ли такое ругательство в эпоху Елизаветы. – Я заслуживаю правды.

– Возможно, госпожа Ройдон. Но если Мэтью вы любите всерьез, бессмысленно настаивать на правде, – произнес Марло. – Он более не различает, что правда, а что нет. И потому так ценен ее величеству.

– Мы оказались здесь, чтобы найти тебе учительницу, – упрямо заявил Мэтью, пристально глядя на меня. – А то, что я член Конгрегации и вдобавок агент королевы, убережет тебя от всех бед. Что бы ни происходило в Англии, я непременно знаю об этом.

– Прекрасное утверждение, однако ты так и не догадался о моих подозрениях. А они одолевают меня уже несколько дней подряд. Что-то явно происходит, или назревают какие-то события. Неспроста тебе доставляют столько писем. И ты постоянно о чем-то споришь с Уолтером.

– Ты видишь то, что я позволяю тебе видеть. И не более того.

С тех пор как мы появились в Олд-Лодже, склонность Мэтью к властвованию возросла в разы, но от этих слов у меня по-настоящему отвисла челюсть.

– Как… ты… смеешь? – спросила я, с расстановкой произнося каждое слово.

Мэтью знал: меня всю жизнь окружали тайны. И я дорого заплатила за них.

Я встала со стула.

– Сядь! – потребовал Мэтью. – Пожалуйста, – добавил он, беря меня за руку.

Хэмиш Осборн – лучший друг Мэтью – предупреждал меня: попав в XVI век, я не узнаю своего мужа. Там он будет совсем другим. Да и как иначе, если весь мир тогда был совсем другим? Женщинам вменялось принимать слова мужчины, не сомневаясь в сказанном. А Мэтью, очутившись в кругу старых друзей, быстро вспомнил свое прежнее поведение и прежние шаблоны мышления.

– Я сяду, только если ты ответишь на мои вопросы. Я хочу знать, кому ты поставляешь сведения и как вообще ты встрял во все это.

Лица его племянника и друзей были встревоженными, словно я требовала раскрыть секреты государственной важности.

– Им уже известно про Кита и про меня, – сказал Мэтью, перехватывая мой взгляд. Чувствовалось, он подбирает слова. – А началось все это с Фрэнсиса Уолсингема. – (Я ждала продолжения.) – Я покинул Англию в конце правления Генриха Восьмого. Некоторое время провел в Константинополе, оттуда отправился на Кипр, потом скитался по Испании, воевал при Лепанто и даже основывал в Антверпене печатное дело. Для варга это обычный путь. Мы ищем трагедии, ищем возможности проскользнуть в чью-то жизнь. Но ни одно из занятий меня не привлекало и не увлекало, и потому я вернулся на родину. Франция находилась на грани религиозной и гражданской войны. Поживи с мое, и ты научишься узнавать ее признаки. Один школьный учитель-гугенот с радостью взял от меня деньги и отправился в Женеву, где мог растить дочерей, не опасаясь за их жизнь. Я принял личину его давно умершего двоюродного брата, перебрался в его парижский дом и зажил под именем Мэтью де ла Форе.

– «Мэтью из лесу»? – перевела я с французского, удивленно вскинув брови.

– Так звали того учителя, – лукаво усмехнулся Мэтью. – Париж был опасным местом. Уолсингем, отправленный туда в качестве английского посла, как магнит притягивал к себе всех мятежников, разочаровавшихся в существующем порядке вещей. В конце лета тысяча пятьсот семьдесят второго года недовольство во Франции достигло точки кипения. Я уберег Уолсингема от смерти, а вместе с ним – английских протестантов, нашедших у него пристанище.

– Кровавая Варфоломеевская ночь, – вздрогнула я, подумав о поистине кровавой свадьбе французской принцессы-католички и ее жениха-протестанта.

– Тайным агентом королевы я сделался позже, когда она снова отправила Уолсингема в Париж. Считалось, что он займется устройством брака ее величества с одним из принцев династии Валуа. – Мэтью насмешливо фыркнул. – Я понимал, что королева вовсе не заинтересована в замужестве. Но во время того визита я узнал о сети осведомителей, созданной Уолсингемом.

Взглянув мне в глаза, мой муж тут же отвернулся. Он по-прежнему что-то скрывал от меня. Я мысленно проанализировала его рассказ и нашла сомнительные моменты в повествовании. Из услышанного следовал однозначный вывод: Мэтью был французом, католиком и потому никак не мог иметь политических контактов с Елизаветой Тюдор ни в 1572 году, ни в 1590-м. Если он работал на британскую корону, цель явно была крупнее. Но ведь Конгрегация поклялась держаться подальше от человеческой политики.