Геннадий Авласенко - Пещера

– Выпру я тебя из секции! – мрачно констатировал Серёга. – Ты уже сколько прогулял? Учти, соревнования на носу!

– Я тренируюсь! – быстренько заверил я друга. – Каждый день!

– Это хорошо! В общем, считай, что я тебя предупредил! А ты чем сейчас занимаешься?

– Да ничем, собственно… – я замялся. – Я, почему звоню! Ты сам то чего сейчас делаешь?

– Понятно! – рассмеялся в трубке Серёга. – Ты меня хочешь куда-то затащить, признавайся!

– Ну, вообще-то, да! Понимаешь, у нас на филфаке вечер, ну а у меня, случайно, лишний билетик оказался…

– Рассчитывал на даму, а она не сможет?

– Да ни на кого я не рассчитывал! – почему-то разозлился я. – Какая может быть дама!

Непонятно было: разозлился я, потому что соврал, или соврал именно потому, что здорово разозлился. Ведь всё было в точности так, как и предположил Сергей, с одной лишь разницей: «дама» сия на вечере будет обязательно, и не только на вечере, но и на сцене. Второй же билет я взял, рассчитывая на неё… потом уже выяснилось, что билет ей, в сущности, и не нужен…

Этой «дамой» и была Наташа.

Странные у нас с ней были взаимоотношения…

Помнится, в самом начале второго курса, на самой первой лекции даже… впрочем, лекция ещё и не думала начинаться, и все наши просто-напросто сидели в её ожидании и интенсивно обменивались впечатлениями, неизбежно накопившимися за столь долгий летний период. Я, впрочем, сидел один-одинёшенек, и абсолютно ни с кем абсолютно ничем не обменивался… и в это время в аудиторию и вошла в первый раз Наташа. И не я один… всё немногочисленное мужское население нашего курса, разинув рты, восторженно уставилось в сторону хорошенькой незнакомки.

Не знаю, что сыграла главную роль: то ли я занимал наиболее оптимальное и любимое ей место в аудитории, то ли уже тогда, с самого первого взгляда, она выбрала меня для той роли «духовного исповедника», в коей я и по сей день пребывать изволю, то ли просто совершенно случайно так вышло… но Наташа остановилась как раз напротив моего стола.

– Возле тебя свободно? – спросила она, и я, спиной чувствуя завистливые взоры сокурсников, поспешно кивнул в знак согласия.

С того самого первого дня так повелось, что Наташа всегда садилась возле меня во время лекций. Мы вместе просиживали часами в университетской библиотеке, вместе бегали во время большого перерыва в нашу студенческую столовую, но платить за себя она никогда не позволяла. После многочисленных и, увы, неудачных попыток переспорить её, я согласился, что платить мы будем по очереди и, компенсируя своё поражение, старался набирать в «свой» день всё лучшее из того, что могла предложить в этот день наша скромная забегаловка. После окончания занятий мы частенько шли в кино или ещё куда-нибудь… ну а потом я обязательно провожал Наташу до самого общежития, а иногда, усыпив бдительность строгой вахтёрши, даже пробирался к ней в гости. Наташа жила в комнате с двумя девчонками курсом постарше, но они, всякий раз, как только я всовывав голову в дверь и говорил своё дежурное «здрасте!», понимающе улыбались и, посидев ещё для приличия минут пять-десять, куда-то надолго сматывались…

Ну, а Наташа сразу же начинала исполнять роль гостеприимной хозяйки. Она врубала музыку, готовила мне кофе по своему рецепту, рассказывала всяческие занимательные (с её точки зрения) истории и историйки, и всегда при этом весело смеялась. Я чувствовал, что всё-таки небезразличен ей, но вот насколько далеко простиралось это самое небезразличие, этого, увы, никак не мог уловить. И мучился чрезмерно, проклиная себя за излишнюю стеснительность и даже робость… и всё никак не мог решиться на что-нибудь более-менее серьёзное. Я уже понял, что влюблён и влюблён по уши, но Наташа этого, кажется, даже не замечала. Или очень искусно делала вид, что не замечает. А я…

Я боялся признаться в любви, ибо в неведении есть всё же хоть какой-то элемент надежды, в отказе же – все точки над «и» уже выставлены окончательно и бесповоротно, и даже места для самой дохленькой надежды там попросту не остаётся.

Однажды я осмелел (или обнаглел) до такой степени, что сделал слабую и довольно-таки неуклюжую попытку пригласить Наташу к себе домой (был, кажется, повод… праздничек какой-то, не помню уже какой, но был…). Наташа, не только сразу же отказала мне в этой скромной и вполне невинной просьбе-предложении, но и сделала это в настолько резкой форме, что я и не заикался больше о чём-то подобном. Более того, неделю или две даже после памятного сего события, она чуть ли не избегала меня (во всяком случае, мне так тогда показалось). Потом всё это как-то само собой прошло, и всё у нас потекло по-прежнему, с той лишь разницей, что бедный деревянный мой язык становился ещё более деревянным в её присутствии нежели раньше…

Домой ко мне она так и не попала тогда, но с родителями моими всё же познакомилась, и произошло это на улице, где мы совершенно случайно столкнулись нос, как говорится, к носу. Пришлось остановиться и в английском стиле представлять их друг другу.

– Хорошие у тебя родители! – задумчиво сказала Наташа, когда церемония знакомства осталась позади, и каждый из нас отправился дальше по своим делам (мы с Наташей, если не ошибаюсь, опаздывали в кино). – Хорошие, да?

– Родители как родители! – как можно более безразлично проговорил я. – В общем, не жалуюсь.

– Они, наверное, очень любят друг друга?

Вот на это я ничего не ответил. Да и что было отвечать?

Любят… не любят… поцелуют… плюнут… К сердцу прижмут… к чёрту пошлют…

Меня-то они оба любят, во всяком случае…

Сложная эта штука – родители! Раньше, когда я был маленьким, всё в мире было просто и однозначно: есть мама, и есть папа, и они, естественно, самые умные и самые красивые в целом мире. Лучшие, одним словом! Тогда у меня и в мыслях не возникало даже, что папа, скажем, может не любить маму, или наоборот… Такого просто быть не могло!

До десятого класса пребывал я в счастливом сим убеждении, но вот, в один прекрасный день… Хотя, какой же он прекрасный?! Гадкий, отвратительный день!

А потом ещё и тот, случайно подслушанный, «крупный» разговор на кухне, для моих ушей, естественно, не предназначенный. И встреча та злополучная… И зачем она мне только нужна была, эта встреча?!

Я снова вспомнил ту, первую и единственную свою встречу с этой женщиной. Впрочем, какая же она, к чёрту, женщина… да она моей ровесницей выглядела, особенно рядом с батей… И то, как я вёл себя тогда с ней, с ними… И, может, вскоре последовавший батин сердечный приступ…

Этот приступ…

Если бы не он, я, может быть, и не ощущал бы до сих пор странное непонятное чувство какой-то своей вины перед отцом. И, что самое странное, до сих пор я не могу отделаться от мысли, что и батя тоже ощущает некое подобное чувство, но уже по отношению ко мне. Так что, выходит, тут мы квиты, если я, конечно, не ошибаюсь…