Ник Перумов - Прошедшая вечность

И Познавший Тьму узнал печального, молчаливого странника в старых поношенных сандалиях и видавшей виды накидке, того самого, что благословил когда-то их с Ракотом.

Он стоял, глядя на Хедина – то есть на приближающийся чёрный вихрь, в сердце которого билась алая капля Пламени Неуничтожимого, – со спокойной грустью, чуть склонив худощавое лицо, обрамлённое длинными прямыми волосами.

Непонятно было – в Нём ли самом исчезли крылатые ангелы, или это только казалось Хедину, привыкшему всюду искать потайные ходы и секретные двери?

…Чёрный вихрь замедлился, Познавший Тьму даже не мог вернуться обратно к привычному виду – меч древних набрал страшную мощь, он пылал мрачным жаром, словно истинное Пламя Неуничтожимое, словно память о дыхании Творца, истинного, единого и вечного.

Такое не удержишь человеческими руками.

А всё остальное, не исключая и застывшего перед Познавшим Тьму печального странника, есть порождение мысли Творца и его плана.

Спаситель стоял, не шевелясь и не произнося ни единого слова, лишь смотрел с молчаливой жалостью.

Казалось, перед Новым Богом очутился простой смертный. Хедин ничего не ощущал в застывшей безмолвной фигуре – просто человек в запылённых сандалиях, прошагавший, наверное, не одну лигу под жарким солнцем.

Но позади у них лежал сейчас целый мир, задыхающийся, на грани гибели. И потому не важно, кто перед Познавшим Тьму или что; клинок Пламени Неуничтожимого должен разить. Не стоящего перед ним – но того, кто отнимает жизнь и дыхание у великого множества живых существ, и разумных, и нет.

Багровое лезвие ударило, словно обретя свои собственные волю и сознание; а Новый Бог Хедин внезапно ощутил на себе восьмизрачковый взгляд; он тут, Дух Познания, без него, конечно же, эта схватка не могла обойтись.

Смотри, смотри, если не нашёл себе другого занятия; смерть целого мира для тебя, Дракон, лишь забавная сценка. Сколько их было, сколько их будет – Хедин наизусть помнил всё, что мог сказать ему Орлангур.

Спаситель не пошевелился, когда меч тёмного пурпура рубанул Его наискось. Он лишь смотрел в упор на Хедина – или в то место чёрного вихря, где, наверное, считал, должны пребывать его глаза.

Хрусткий лёд пополз вверх по алому клинку, тая, шипя и испаряясь. Время остановило свой бег.

А в сознание Познавшего Тьму хлынул поток бессвязных на первый взгляд видений.

Вот череда согбенных спин – люди длинной цепочкой плетутся к низкому тёмному входу, видимо, в катакомбы, где их ждёт страшная участь, «хуже смерти», как любят писать в магических трактатах. Ибо там, во тьме, таятся сущности, рвущие плоть и выпивающие душу, и только так, великими жертвами, можно удержать их под землёй.

Вот дымящиеся на окровавленном жертвеннике куски мяса – вырванное из груди человеческое сердце.

А в глубине храма по мрамору растеклась зеленоватая чешуйчатая тварь – кто-то из Древних Богов, принимающий кровавые подношения и, опять же, поглощающий души.

Души, души, души – во множестве; они текут к ненасытным пастям чудовищ, пришедших из тьмы веков; к высоко вознёсшимся чародеям, возомнившим себя равными богам; к облепленному, словно мухами, чёрными шевелящимися точками демонов Великому Древу, домену Соборного Духа, сокрытого Демогоргона; стоп, откуда он, Хедин, знает, что чёрная сыпь на исполинском сером призраке дерева – это именно демоны?!

Упорядоченное теряет души, пытался уверить его Спаситель. Оно теряет их в том виде, как они были созданы, квинтэссенцией живого существа; души становятся добычей, едой, строительным материалом, топливом. Мудрые привыкли верить, что они – неуничтожимы, ну, или почти неуничтожимы. Но даже многочисленные «царства мёртвых» при самых разных мирах, что инкапсулировали души, вырывали их из великого потока перерождений, и где порой всё заканчивалось распадом, прахом, превращением в ничто, не наносили, получается, такого урона.

Да, именно «урона», утверждали видения Спасителя. Души распадались, обращались в нечто совершенно иное, во множество форм и обличий, и поглотившие их творили потом великое зло.

Но – приходил Спаситель, и всё изменялось. Души уходили к Нему, насовсем. Потом Он двигался к другому миру, проделывая то же самое. Души оставались в Нём.

И это было, как Он считал, правильно.

Последнее, не будучи сказано или произнесено, возникло словно само собой. Спаситель не использовал слов, Он ни к кому не обращался с речами, лишь воплощаясь в разных мирах.

…Меч Хедина рассёк пустоту. Спаситель был здесь – и в то же время где-то бесконечно далеко. Он уходил, а Познавший Тьму наяву видел пыльную дорогу, оливковые рощи и синеющее совсем рядом море. Оставался лишь след пустоты, великой пустоты Его, куда уходили души, бесконечной дороги, за которой…

Ещё один мир? Мир с пыльной дорогой, оливковыми рощами и жарким солнцем над головой печального путника?

Каждый ангел, каждый слуга Спасителя был дорогой туда, дверьми, вратами. Вратами в непредставимое даже Новым Богом.

Но сейчас Он уходил. Пыльная дорога словно накладывалась поверх миражей Межреальности; Спаситель удалялся, но…

Оставалась наброшенная им удавка.

Мир, где Хедин, Познавший Тьму, дерзнул встать на Его пути, должен заплатить, и притом самую высокую цену.

Может, оно всё и не так; может, с точки зрения Спасителя, именно таким способом можно «спасти» очередные мириады живых душ; не важно. Хедин был здесь, чтобы разрубить Им затянутый узел, всё остальное – вторично.

Дорога Спасителя уходила в неведомое, куда за ним не мог последовать даже Новый Бог; но, даже если б и смог, сперва требовалось отыскать петлю, наброшенную на магические потоки.

Но почему именно «петлю»? От того, что это самое простое, легче всего вообразимое? Ну-ка, Познавший Тьму, ты ведь знаешь, как устроены закрытые миры; и если Он проделал тут нечто подобное…

Межреальность послушно раскрывалась, Хедин искал потоки животворной силы и не находил их – а Междумирье вокруг умирало, со всеми своими обитателями, оказавшимися в смертельной западне.

Дальше, дальше, ещё дальше!

Однако – уже близко до оставленного им воинства; что, если и они очутились в том же мешке?

Мысль обожгла; чёрный вихрь прожигал ткань Межреальности, рвал умирающее, рассеивал успевшее умереть; добивал обречённое. Так скальпель лекаря отделяет поражённое гангреной, чтобы спасти раненого; Хедин искал границу пузыря, потому что не мог же Он остановить вообще всю магию в пределах всего Упорядоченного!..

И вот, наконец, она – граница; подобно зверю, издалека чующему долгожданный водопой, Познавший Тьму ощущал движение силы; она текла, невозбранно, свободно, вольно; и только сейчас он понял, сколько же пришлось отдать ему самому.