Патриция Маккиллип - Барды Костяной равнины

– В школу Деклана, – пояснила она.

Он быстро проглотил еду. От жгучей боли голос сделался хриплым.

– Деклана?

– Барда короля Оро. Судя по арфе, ты должен был о нем слышать. Два года назад он оставил свой пост при дворе короля Оро и поселился здесь. Он просто влюблен в эту равнину. Говорит, что ее ветер, листья и камни разговаривают на древнейшем языке в мире, и он может научить нас понимать его. Прежде чем переехать сюда, он играл по всем пяти королевствам – теперь это Бельден – и в одиночестве остался ненадолго. Сначала его отыскали слухи, а затем и мы.

– Но как? – обожженное горло еще давало о себе знать. – Как слух нашел путь через всю эту пустоту?

– Кто знает? Птица сказала лисе, а лиса – мулу медника… Весть разнеслась. Деклан играл моему отцу, лорду Десте, при его дворе в Эстмере, когда мне было пятнадцать, через полгода после того, как братья бились за Эстмер с королем Оро. Услышав, что Деклан на равнине Стирл, я в тот же день оставила дом и отправилась сюда. Отец с братьями пытались удержать меня, но… Таково уж действие его музыки. Я оказалась не первой его ученицей, и после меня пришли еще многие. Зимы здесь беспощадны, а эта башня стала для нас слишком тесной. Вот мы и делаем пристройку.

С лестницы за ее спиной донесся нестройный гул голосов, а за ним – грохот шагов по древним ступеням. Найрн скосил взгляд, и кусок баранины застыл меж его зубов. Первым в кухню вошел худой, рыжий, как лис, старый бард с арфой на плече и пастушеской свирелью в руке. Взглянув на Найрна, он ничуть не удивился.

– Ты не спешил, – заметил он.

Найрн замер, глядя на него, не обращая внимания на пеструю толпу учеников – мужчин и женщин различных лет и положений, протискивавшихся мимо. Казалось, кожа Найрна внезапно сжалась при мысли о том, что эти совиные глаза, должно быть, видели каждый его шаг по равнине – а может, и на всем его тайном извилистом пути.

– Третьего не миновать, – прошептал он, слыша, как само очарование за его спиной накладывает жаркое ученикам. – Откуда ты знал, что я найду тебя?

– А куда еще, – спросил в ответ Деклан с терпеливой досадой в голосе, – ты мог бы направиться в этих абсолютно невежественных краях?

Вопрос его Найрн понял не сразу. Еще какое-то время потребовалось, чтоб осознать, как же прав был старый бард. Понимание же, насколько Деклан был неправ, явилось слишком, слишком поздно.

Когда Фелан, постучав в дверь, вошел в пещеру древней кухни, Зоя Рен из Школы-на-Холме, выступавшая на дне рождения короля, готовила отцу завтрак. Не потрудившись обернуться, она оборвала на полуслове скабрезную песню, подхваченную в «Веселом Рампионе» в предутренний час после придворного праздника, и потянулась за новой парой яиц. Она прекрасно знала и ритм, и тон его стука, и даже в какую из дверных досок – в самую, надо сказать, ее середину – он стучит, с тех пор как им обоим исполнилось по пять, и его пальцы барабанили в дверь намного ближе к порогу. Они знали друг друга давным-давно. Вот скрежет дерева о камень – это он придвинул кресло к столу. Искромсанный ножами разделочный стол скрипнул под ударом колена о ножку, стеклянные крышки чайника и масленки вздрогнули. Под глухой стук локтя о столешницу Зоя разбила яйцо, под стук второго яйцо плюхнулось в миску, полную жидких плавучих солнц.

Фелан заговорил.

– Однажды, – предостерег он, – в один прекрасный день, ты подумаешь, что это я, а это буду не…

– Вздор. Твое появление – будто старая, давным-давно знакомая песня, только без звука, – наконец-то обернувшись к нему, она рассмеялась собственным словам. – Ты понимаешь, о чем я.

– Нет, не понимаю, – он улыбнулся – возможно, при виде ее босых ног, закатанных по локоть рукавов школьной мантии, накинутой поверх вчерашних шелков, и пряди всклокоченных темных волос, норовящей присоединиться к яйцам в миске. – Припозднилась вчера?

Зоя кивнула, на миг задержав на нем взгляд. За улыбкой Фелана крылось что-то неладное. Она повернулась к старой чугунной плите и бросила на разогретую сковороду кусок масла. Ее изящное, тонкое, смуглое лицо не скрывало ничего, играло всеми красками проницательных зеленых глаз и губ, красных, как ягоды остролиста. Бледность Фелана впервые привлекла ее любопытный взгляд, когда она поднялась из кухни трапезной, где готовила мать, наверх и увидела маленького мальчика с волосами цвета гусиного пуха и огромными, серыми, как туман, глазами, молча, с непроницаемой миной сидевшего рядом со своим отцом.

– Я была у Чейза, – сказала она через плечо. – Несколько бардов с севера зашли послушать, что за музыку играют ученики из Школы-на-Холме. И научили нас паре восхитительно вульгарных песен. Вот, только что вернулась. Как твой отец?

– А что?

– У тебя такое выражение лица…

Откинувшись на спинку кресла так, что оно жалобно заскрипело, Фелан довольно равнодушно ответил:

– Вчера, на рассвете, я нашел его в пустошах за Докерским мостом. Это обеспечило ему два-три часа, чтобы отмыться к королевскому празднику. Он сидел в грязи у реки и пел стоячим камням. Удивился, как мне удалось его отыскать, но даже он предсказуем. Я просто искал неподалеку от места его последних раскопок, – он сделал паузу, и в его голосе появились нотки упрямства. – Не знаю, что он ищет. А жаль. Когда-то я думал, что он бродит по Кайраю, копая могилы в поисках собственной смерти. Но вместо этого он неизменно находил сокровища…

Зоя наклонила над сковородой разделочную доску и вывалила в шипящее масло кучу нарезанного лука, колбасок и зубчиков чеснока. Помешивая все это, она медленно сказала:

– Смерть отыскать нетрудно, если действительно этого хочешь, не так ли? Значит, ему нужно что-то другое.

– Все остальное у него есть, – криво улыбнулся Фелан. – Кроме способностей к музыке. Но если он упек меня в эту школу, чтоб возместить свою потрясающую бездарность, какой смысл позволять мне так, запросто, отвернуться от всего, чему научился, бросить все и…

– Никакого, – ответила Зоя, подчеркнув свои слова стуком ложки о сковороду. – Как и в твоем желании все бросить.

Но Фелан оставил ее колкость без ответа.

– Чего ему может не хватать? Все, к чему он ни прикоснется, обращается в золото. Сам король Бельдена называет его другом, несмотря на все его чудачества. И даже мать все еще любит его.

– И ты, – оглянувшись на него, заметила Зоя.

Фелан вскинул руку.

– И все же, чего?

Зоя задумалась, но добавить к давно знакомому, сложившемуся за многие годы перечню домыслов и предположений насчет Ионы ей было нечего. Поэтому она просто добавила к смеси на сковороде соли и еще раз помешала ее, наполнив кухню вихрем ароматов.

– Как прошел твой утренний урок? – спросила она, чтоб вывести обоих из лабиринта догадок. – Никто не уснул?