Патриция Маккиллип - Барды Костяной равнины

«У меня есть несколько предложений, – писал Кеннел изящным старомодным почерком, – касательно того, что вы могли бы исполнить во время официального ужина в честь герцога Гризхолда. Возьмите с собою арфу».

Он встретил ее в небольшой аванложе, примыкавшей к галерее для менестрелей. Десятки лет тому назад Кеннел сам учился в Школе-на-Холме, затем начал преподавать в ней, но длилось это лишь до тех пор, пока нежданный случай не свел в могилу придворного барда короля. Обычай, принесенный в Бельден самим Декланом, требовал состязания между всеми бардами, желающими занять эту должность. В те бурные времена, когда Деклан подал в отставку, оставил двор короля Оро и основал школу, за право занять его место развернулась неистовая борьба, вошедшая в легенды. Число превзойденных Кеннелом тоже вполне годилось для легенд: за право занять одну из высочайших придворных должностей сошлись потягаться барды со всего королевства, а тех, кто явился лишь посмотреть да послушать, и вовсе было не счесть. Он спел лишь одну песню, и все прочие опустили инструменты, признав поражение. Либо струны их арф разом лопнули – все до единой. Либо Кеннел пел и играл сорок дней и сорок ночей, одолевая соперников одного за другим, неизменно утирая им нос и отправляя собирать пожитки. Подробности зависели от того, какую балладу слушать. Ныне он постарел, но не утратил бодрости и сил, синева его глаз могла бы поспорить яркостью с его длинной ярко-голубой мантией, а короткие, цвета слоновой кости волосы оставались жесткими, как пружины, и начинали курчавиться, стоило ему забыть постричься.

– Благодарю вас за то, что пришли, – с теплой улыбкой сказал он.

Он тоже принес с собой арфу – инструмент, легендарный сам по себе. Считалось, что неограненные самоцветы, украшавшие ее раму и резонатор, упали с арфы самого Деклана в миг его смерти. Затем они разбрелись по всему королевству в карманах воров и коронах королев, и пережили множество необычайных приключений, пока волею случая или сказаний не обрели приют на арфе Кеннела.

– Для меня это высокая честь, – ответила Зоя, усаживаясь на скамью рядом с ним.

В этой комнате музыканты ожидали своего выхода к публике или настраивали инструменты. Казалось, струны вынутой из чехла арфы тихонько дрожат, откликаясь на эхо множества нот, копившихся здесь сотни лет.

– Да, – с готовностью согласился старый бард, – так и есть. Но ваш талант так чудесен и редок, что я сделаю все возможное, дабы вновь услышать ваш изумительный голос. У вас уже есть мысли о том, что вы хотели бы спеть для герцога?

– Думаю, что-нибудь о Гризхолде. Но что именно…

Зоя покачала головой, догадываясь, что выбор уже сделан за нее.

– Да, – сказал Кеннел. – Да-да, безусловно, о Гризхолде, – он ненадолго умолк в притворных колебаниях. – Вот я думаю: не приходило ли это и вам на ум само собой? «Поединок соколов». Два жениха, два соперника в борьбе за руку и сердце герцогской… э-э… правда, баллада именует его королем, как оно и было в те времена… словом, за руку и сердце дочери короля Гризхолда. Вы знаете эту балладу?

– Конечно. За право ухаживать за ней они устроили состязание соколов. Чей сокол первым вернется с добычей, тому и достанется принцесса. Чудесная песня. Кружится, вьется, будто те самые соколы в небе, кричащие о том, чего не видят с земли их хозяева – о том, что там, вдалеке, принцесса стремительно скачет прочь, бежит из замка со своим настоящим возлюбленным, – коснувшись струн арфы, Зоя с сомнением добавила: – Но вы не думаете, что эта баллада может оскорбить герцога? Учитывая, что возлюбленный принцессы дает ее отцу крайне резкую отповедь, когда тот настигает беглецов, чтобы вернуть дочь назад…

– Оскорбиться такой безделкой? Это же пустяк, чистая фантазия, а ваш голос превратит ее в настоящее чудо, в сверкающую драгоценность из гризхолдского прошлого, – Кеннел вновь сделал паузу. – Конечно, остается еще вопрос различных концовок. Какой вариант вы предпочтете?

– Мой любимый, – ответила Зоя в лад его замыслу, – тот, где соколы, в кои-то веки вспомнив о том, что язык птиц есть язык любви, летят в противоположную сторону и сбивают злокозненных знатных женихов со следа влюбленных.

– Да, – радостно воскликнул Кеннел, – это и моя любимая концовка!

– Хотя и долгие мрачные ноты той концовки, где женихи рубят избраннику принцессы голову, мне тоже очень и очень нравятся.

– О, нет. Только не это.

– Да. Слишком уж мрачно.

– Возможно, как-нибудь после. Хотя, – Кеннел понизил голос, будто опасаясь, что благородные гости услышат его, – я и сам так люблю эти ноты. Но подходящая для них оказия выпадает так редко…

Зоя улыбнулась и так же негромко ответила:

– Мы можем спеть ее вместе, сейчас. Зал пуст, а стражи никому не расскажут.

Настроив арфы, они заиграли и запели эту балладу, сложенную сотни лет назад песнь с несчастливым концом, скорее всего, приближенным к правде жизни настолько, насколько это вообще в силах барда.

Не успели они приблизиться к сему печальному концу, как вдруг парадный зал откликнулся зловещим контрапунктом – голосами, смехом, восклицаниями, великим множеством шагов, частью замедлившихся, частью простучавших частую дробь по целой паутине направлений. Все это, смешиваясь воедино, звучало громче и громче. Раздосадованный и озадаченный, Кеннел опустил ладони на струны, подавая знак замолчать. Жалея о неспетой концовке, Зоя неохотно опустила арфу, последовала за Кеннелом на галерею, и оба взглянули вниз сквозь резную дубовую балюстраду.

– Рановато он, – удивленно пробормотал Кеннел себе под нос.

Огромного роста человек – лысый, в парче и черной коже, целовал королеву, в голосе которой также звучало немалое удивление. Через зал к королеве спешили придворные, навстречу им, к выходам, бежали пажи, торопясь созвать остальных, супруга и свита герцога собрались за его спиной, а сопровождавшие их лакеи тихонько отступили назад и выскользнули наружу, чтоб позаботиться о багаже. Перегнувшись через перила, Зоя наблюдала за колоритной толпой. Спеша приветствовать дядю, из боковых дверей к герцогу устремились дети короля. Общая какофония достигла оживленного крещендо, и тут Зоя заметила в сутолоке лицо, обращенное к ней.

Рослый, плечистый, своенравный юноша с темными глазами и длинными черными волосами, блестящими, будто лошадиная грива, запрокинув голову, оглядывал галерею. «Он слышал нас, – с изумлением подумала Зоя. – Столько шума вокруг, а он высматривает музыкантов, прячущихся на галерее!»

– Кто… – начала она, но тут же осеклась. Конечно же, она поняла, кто это, еще до того, как заметила его арфу.

Бард герцога улыбнулся ей, как будто сумел расслышать в общем гвалте даже этот обрывок вопроса. Пальцы Зои невольно дрогнули, чуть крепче стиснув дерево перил, и она внесла поправку в свое первое впечатление: