Андрей Шевченко - Тридесятое царство

Вдруг Светислава пронзила приятная догадка, от которой даже потеплело в груди: в сапоге по-прежнему лежит и ясно чувствуется надпись на коре от Гостомысла к Ярославу, а под рубахой сбился к руке и ощущается кожей его медный солоник. Разве стали бы виевичи оставлять ему носимый всеми людьми главный оберёг с раскинувшей крылья птицей Матерью Сва и – на обороте – со знаком Сварога и творения мира – Солнцем с двенадцатью лучами по числу небесных сложений, что ходят вокруг Алатыря, серёдки всей Подсолнечной? Нет, враги Белых богов, если сумели скрутить его, одолев силу оберёгов, то уж не оставили бы их в сохранности…

Связали, но не убили, бросили в каменную клеть, но оставили огонь; забрали оружие, но не взяли солоник; лицом страшны, но не злобные духи. Юноша сумел сесть, а одновременно с тем и догадался: он в Подземелье, у гмуров. В нутре горы Кетмани.

Гмуры не враги, хотя и не друзья. Ещё три десятка лет назад меж ними и людьми – Соколами, Воронами – шёл обмен: металл – медь и оружие – на зерно, мясо. Но, видно, обитатели пещер снова научились растить в высоких горных долинах всё, что требуется, и что в старину разоряли и похищали у них асилки; обмен прекратился. Для чего же они при свете вышли в Каменное взгорье, в Землю рода Вышемирова, да ещё и роют ямы?

Осознав свою правоту, Светь почувствовал лёгкость и уверенность. Завтра Гостомысл встретится с Ярославом, и пропавшего юношу хватятся. Яр легко поймёт по следам, примятым травинкам, сдвинутым камешкам весь путь своего племянника. Гмуров заставят объясниться. Так что остаётся ожидание.

Но пребывать в безделии Светь не привык. Нащупав сзади, в стене, каменный уступ, он принялся перетирать об него верёвки пут. Нашёл дело и уму – размышление о том, как разговаривать с гмурами.

Прошло время, не меньше как пол поры. Издали, глухо ударяясь по стенам пещеры, донеслись голоса. Потом начали приближаться шаги. Когда Светиславу казалось, что идут в двух десятках саженей, неизвестные стали открывать дверь, и противно заскрипела её верхняя пята. «Ходят так тихо или слышимость здесь особенная? – подумалось ему. – Да ещё внимаю я снизу, лёжа на полу».

Вошли с пламениками, и клеть осветилась. Существа осматривали его, Светь глядел на них. Двое. Видом одинаковы: семи-восьми пядей росту, но широкие в плечах, лица заросшие – нос да глаза, одежда-обувь – кожаные и меховые, меховые же и накидки, на поясах широкие мечи в ножнах, груди защищены колонтарями, но не медными – из неизвестного металла. Удивили Светислава бичёвки на рукоятках мечей, очень волосатые руки, открытые до локтей от одежды, и глаза, по которым он сразу понял: эти ратники видят в темноте куда лучше него.

Они развязали ему ноги, подняли и подтолкнули к выходу. В руках гмуров (хотя юноша ещё не уверился, что это они) почувствовалась недюженная сила и цепкость, но согласия и сноровки им недоставало: хозяева горных пещер не сразу договорились, как вести человека, забавно ворчали, меняясь местами и опасливо наставляя на него короткие, с острыми наконечниками копья.

Но вот тронулись в путь: один пошёл впереди с пламеником, такой же – позади, а вторым, в сопровождении двоих с обнажённым оружием – Светислав. Он с великой радостью размял тело и ощутил, что здесь вовсе не холодно – если не находиться на голом полу. А вот проходы – не для него, идти пришлось, склонив голову.

Когда – то детём Светь наткнулся у реки, в лесочке, на большую муравьиную кучу, в которую ступила копытом напуганная им оленица. Он поразился тогда бесчисленности маленьких норок в месте разрушения. В этот день в муравейнике оказался он сам: ходы вправо, влево, ступени то вверх, то вниз, и всюду, куда не проникает сила огня, стеной нависает густая, будто шевелящаяся темень. А гмуры шествуют так уверенно, будто могут обходиться и вовсе без света.

Ратнику, наклонённому и с руками назади, невозможно было определить: пробиты ли пещеры орудиями или они – причуды самой природы. Но порой потолок уходил в невидимую высь и по стенам сползали бело – серые каменные языки, к которым, точно, ничья рука не прикасалась. «И вся красота? – сожалел он о гмурах. – Ни Солнца не видят, ни рек – озёр, ни лугов с цветами… Выползают ночью и, словно совы, представляют мир лишь с одной стороны. Хотя те, пленившие меня на Взгорье, если не днём копали, то в подвечер точно. Значит, свет им без вреда. А будут ли мне эти пещеры безвредными, по заговору Гостомыслову? «…над богами обосветными, над духами Земли, Мироколицы, вод, нор, лесов», – вспомнил он.

Проход расширился, повысился, а саженей через сто на стенах появились пламеники, и идти стало легко. Попадались обитатели горы. И снова человек с Равнины и маленький народец с большим любопытством осматривали друг друга. Дети гмуров, как и должно быть, оказались безбородыми, и лица их, круглые, белые, с тёмными живыми камешками глаз, да меховая одежда позабавили высокого, светлого лицом и волосами человека. «Есть дети – есть семья, – смекал Сокол. – Есть семья – есть закон. Наш Закон Праведи после Белых богов и предков чтит семью. Без семьи никакой народ не сумеет выжить».

Вдруг его резко повернули вправо, и Светислав вмиг ослеп от ярких огней. Зажмурившись, он решил было, что возвратился в свой мир. Но там-то уже правила ночь. Если только он не провёл в каменной клети четыре поры. «Вот тебе и владения Вия», – едва не вслух проговорил он, открыв глаза. А восхититься было чем. Большой зал, как место для Вещения в его селении, был хорошо освещён и наполнен существами. Светислава явно ожидали и потому вмиг смолкли. Но два десятка гмуров и среди них один – на красивом, цвета Солнца троне – не заняли первое внимание юноши. Куда примечательнее были здесь высокие стены с огнём в каменных чашах, с бледно – зелёными вьющимися растениями; гладкий блескучий чёрный пол; зелёные и белые, словно большие живые цветы, чаши у стен, все разного вида и дивной причудливости; отвесно из полумрака потолка падающий родник и в сажень шириной, зелёного же камня рукотворное озерцо, куда та вода с лёгким шумом сыпалась. Ещё два родника сбегали по стенам и исчезали в глубине горы, а стены прерывались четырьмя входами – на равной дальности друг от друга, все с цветными каменьями по серебряным наличникам, огибавшим их дугами.

Гмуры, верно, давали чужаку осмотреться и восхититься в полной мере. Но Светислав каждое празднование в честь Белых богов мог видеть нечто подобное – в Святилище своего рода. Не было там только неживого огня: такой вещуны не признавали. Хотя и здесь не только пламеники давали свет. Юноша разглядел в пяти – шести местах потолка узкие щели и слабое мерцание в средней из них. «Луна. Идёт она по небосводу и заглядывает в эти щели в одну за другой. А днём – Солнце. Свет ниспадает на слюду повыше тех чаш, а от них, верно, на противоположную стену, к широким белым чашам. И так рассеиваются лучики Хорса светлыми зёрнышками. А днём здесь почти как снаружи, на Земле. Разумно придумано».