Андрей Шевченко - Тридесятое царство

Теперь Совет, выслушав Сокола, объяснялся меж собой ещё дольше, но по – иному: всё чаще говорил Вербор и всё более старики склонялись перед ним и умолкали. Прочий народ ещё теснился в дверях, но любопытства и удивления поубавилось.

Светь, томясь, разглядывал стену позади Правителя Подземелья. Вся она была выложена в причудливом узоре цветными камешками и походила на вышивки крашеными нитками, какие делают люди по одежде. Длинные белые полоски сходились, бежали рядом, иные вдруг ответвлялись в сторону и обрывались… В середине «клубка» рядами стояли зелёные камешки, несколько красных и один большой синий, как на нагрудной цепи Правителя. Белое сходилось к синему с четырёх сторон. Светислав вспомнил другие камешки – озёрные, которые расставляли они с Гостомыслом на его острове. «Почему вот ту белую протянули дальше других и бросили?».

Домыслить ему помешали. По голосу переложителя слов Вербора стало ясно: следует приговор Совета.

«Человек, проводящий свои дни не в игрищах, а в схватках с погаными асилками, достоин уважения, хотя и в юных летах… Мы не станем лукавить: уже десяток и два года, как возведены были городьбы людей, и с тех пор наш народ не испытывает нападений из Леса… Мы, Правитель Северных гор и старшие гмуры признаём малость взаимных обид (Светь удивился: они прощали себя) и забываем те ранения, которые юный ратник людей нанёс двоим из нас (Светислав опять пришёл в изумление: ему нанесли рану ударом по голове, а не он), ибо в ратном деле победа за быстрым и умелым».

Речь текла и становилась всё более примиряющей, однако Сокол не мог стерпеть неправды и готовился спорить. Но вдруг его приковали к себе глаза Вербора. Они словно заглядывали внутрь юноши и желали передать что-то важное и не вслух. Великий язык взглядов не требует говорения на одном языке слов. «Верно, Правитель хочет внушить, что мои возражения не нужны… Что же, пусть потешатся своей мнимой правотой… Да и от подарка, который предлагают, не буду отказываться: нельзя отвергать знак примирения».

На него смотрели с ожиданием. Двое из ближних стариков – всё так же недружелюбно. Вокруг смолкло.

– Да будет мир меж нашими народами, как и было во все года Сварога! – громко сказал Светислав и принял протянутый меч.

Это была не медь, а крушец твёрдый и сильно заострённый, людям неведомый.

– Добрый подарок! – продолжил юноша. – Но ратнику требуется сила оружия, а не разукрашенность. Золото и всякие самоцветные камни, какие, говорят, прорастают глубоко в горах, как трава и деревья на Земле, в нашем народе подносятся только Белым богам. Люди же обходятся простым. Вернувшись домой, я должен буду отнести этот красивый меч в Святилище, к Перуну, покровителю берёжи и богу всех воинов.

Один из Совета старших гмуров, едва уяснил слова человека, снял вместе с обязью свой меч и сам вручил Соколу. Это оружие оказалось чуть покороче, сделано было грубее, но надёжно. Светь одел его через плечо и протянул гмуру соколиное перо из своей перевязи. Тот растерялся, глянул на Вербора и, получив одобрение, принял знак дружбы.

Совет был благополучно окончен, и гмуры начали покидать помещение. Как будто снова зажурчала вода в источниках, заглушаемая до того громкими разговорами. А Светислав, облегчённо вздохнувший, словно выплыл из быстротекущей реки, и получивший назад лук, туло, цеп и нож, вдруг услышал совсем рядом сказанное на человеческом языке:

– Я сам выведу тебя в свет, сын Годослава. Но до того угощу как гостя, чтобы вернуть силы для неблизкого пути.

Вербор стоял рядом и, глядя снизу вверх, устало улыбался.

– Иди за мной.

Вскоре Светислав оказался в маленькой горнице за круглым деревянным столом с резными ножками, а жена главного гмура вносила чаши и горшки с едой. Низость потолка ощущалась даже на скамье. Во всех углах, почти у пола, стояли светцы, и от них тянуло терпким запахом. «Чёрный огонь, не дерево горит, не жир, а подземная Виева кровь», – приметил юноша.

Но теперь эти маленькие неприятности не заботили. Хорошо освещённые стены в расшитых цветными нитями холстах, таких земных; привычная, из верхнего мира пища вроде вареной рыбы, овсяников, грибов, мёда, паренки; какая-то особенная свежесть после умывания в почитаемом гмурами роднике и осознание, что ты хотя и не средь друзей, но не врагов точно – всё это забавляло и вновь возвращало к мыслям о семье и родном жилище, тем более, что ночь, как оказалось, вступила лишь в первую пору.

Вошёл Вербор и, поймав взгляд Светислава, спросил:

– Интересуешься вышивками на холстах?… Ты ведь смекнул о том, что выложено цветными камнями в Большом зале над троном Правителя?

– Ваше Подземелье. Белым – пещеры…

– Камнем Водогором. Зелёно-ярким, как глаз змеи-байвузы, Весегором – семейные покои. Кроваво-рдяным, как разгорающийся огонь, Палогором – наши плавильни. А синим, цвета горного озера на закате Солнца Безегором – то место, где… – он замолчал на миг… – где человеческий юноша впервые увидел старших гмуров Севера, а многие из гмуров впервые увидели человека, как сказала моя дочь, отважного, разумного и красивого… Но там всего четыре камня. А Китоврас, наш божественный покровитель, поселил в этих горах пять десятков самоцветов. Гляди!

Вербор снял свой меч с ножнами, на которых камни словно приросли один к другому, так что сам металл – а это было золото – просматривался только на ободке.

– Этот, цвета глины, какой она бывает у выходов из пещер в подлунный мир, когда дотронешься рукой, потом засохнет, и вдруг поднесёшь ладонь к глазам при слабом ночном свете, – этот редкий Невегор. В Северных горах таких камней всего три. Дальше – нежно-голубой, будто на тебя кто-то смотрит из воды, неясный, скрытый, – Сабдарагор. Он один на севере. Старики говорят, что среди наших южных племён есть ещё такие же, но никто не видел.

– Правитель, – изумился Светислав. – Ты рассказываешь о простых камешках, как о живых существах! У нас так величественно поют старинные повести о богах, Ирии…

– Приглядность и чудесное, юноша, не только под Солнцем. Если ты слит с природой, как сливается с другими капелька, падающая в родник, тогда красота будет для тебя во всём, тогда ты часть её, тогда очищается твоя душа и ты внимаешь не только ночным шорохам, плеску рыбы, ласкательству ветерка Ночника, но и незримому полёту духов и даже богов. Я знаю ваш Закон Праведи: одни идут в Ирий путём землепашца, другие – путём ратника, вещуны – путём мудрости. Но есть ещё один путь – в себя, в красоту своей души. И тогда можно увидеть Ирий ещё при этой жизни. Правильно – следовать Закону, но лучше быть частью всеобщего Закона.

– Я уже слышал подобное. «Быть частью природы…»