Геннадий Прашкевич - Теория прогресса

Мощно рявкнул судовой ревун. В один момент сдернули чехол с торчащих на корме спаренных крупнокалиберных пулеметов, а Вовка еще прибавил динамики происходящему пронзительным свистком, который спер в Архангельске в портовом складе. Помогал полярникам грузить на буксир снаряжение, а свисток как-то сам попал под руку. На вид простенький, а слышно на пять миль. Боцман Хоботило глаза выпучил, услышав. Загрохотал, как слон, по железной лесенке, вырвал свисток изо рта. Дескать, дурак! Дескать, не зови Лихо, пока оно тихо! Дескать, из-за тебя все время шум, пащенок. Радист специально вторые сутки не выходит на связь, чтобы никто не обнаружил буксир, идем в плотной зоне радиомолчания, а ты свистишь на весь север! Где свисток спер, поливуха?

Поливуха – это такой подводный камень, через который вода переливается, не давая буруна. Опасный камень, подлый, издали почти незаметный.

Нечестно сравнивать Вовку с поливухой.

А боцман одно: «Не учи бабушку кашлять!»

Походи Хоботило на настоящего морского боцмана – ну там, свисток на груди, клеенчатая зюйдвестка, высокие морские сапоги, выпяченный волевой подбородок, Вовка многое бы ему простил. Но боцман Хоботило походил на горкомхозовского пермского возчика. У Свиблова хотя бы белый шарфик, а боцман носил черный отсыревший бушлат, и пахло всегда от него хлебом и суриком. Сапоги кирзовые разношенные. Меховая шапка…

Боцман в шапке! С ума сойти!

Мама терпеливо объясняла: Хоботило – он из поморов, у него и фамилия поморская. У немцев немецкие фамилии, у нас, у русских, – русские, а у боцмана – поморская. У немцев вот Карл Франзе, Шаар, Мангольд, Ланге, у нас – Пушкарёвы, Свиблов, всякие Ивановы, а у поморов – Хоботило. Так они называют кривые мысы, глубоко врезающиеся в море.

Но лучше бы боцман не врезался так глубоко в Вовкину жизнь. Лучше бы не запрещал спускаться в машинное отделение, где сладко и жарко пахло перегретым маслом. И не запрещал бы проводить время на баке, откуда даже в туман можно было кое-что впереди увидеть. И уж конечно, не мешал бы подкармливать веселых ездовых собачек, которые жили на корме в поставленной для них металлической клетке.

Собачек на остров Крайночной везли Вовкина мама – метеоролог Клавдия Ивановна Пушкарёва и радист. Но о нем разговор особый. О маме, например, писали в центральных газетах еще до войны – как о знаменитой зимовщице. А вот с радистом, считал Вовка, не повезло.

Ведь что такое полярный радист?

Ну, даже собачкам понятно, что, прежде всего, это человек сильный, уверенный, умеющий пробивать дорогу в рыхлом снегу, умеющий трое суток пролежать без всякой еды в снегу, если застала его пурга посреди тундры. Ну, само собой, настоящий радист должен уметь из самой слабенькой рации выжать все, на что она способна. Как, скажем, знаменитый друг отца – радист Кренкель. Эрнст Теодорович (Вовка только так его звал) зимовал на Северной Земле, работал на Земле Франца-Иосифа. С Новой Земли, с каменистых ее берегов связывался по радио с антарктической экспедицией американца Берда! Летал на сгоревшем потом германском дирижабле «Граф Цеппелин», плавал на ледокольном пароходе «Челюскин», держал надежную твердую связь с родной страной, дрейфуя на льдине с папанинцами!

Или отец… В неполные сорок четыре Вовкин отец успел обжить пол-Арктики.

Новая Земля… Остров Врангеля… Незаметные островки на северо-востоке… Отец, как и Кренкель, ни при каких обстоятельствах не срывал сеансов радиосвязи. А дело это ох какое не простое – достучаться из полярной мглы до далеких советских портов, до пробирающихся во льдах обросших инеем караванов!

А Леонтий Иванович… Он и смотрел как-то косо. И очки носил в простой железной оправе. Никакой выправки, некоторое брюшко торчит, а даже капитан Свиблов осторожничал с лысым пассажиром. А тот всем только улыбается: братцы, братцы. То шапку снимет, пригладит ладонью блестящую лысину, то вскочит, услышав склянки, будто только сейчас узнал, что «Мирный» вышел в открытое море. И смотрит, смотрит внимательно из-под круглых очков, бормочет. «Удача – это то, что вы добиваетесь сами, а неудача – то, что добивает вас».

Будто не полярник, а философ какой-то.

Даже собачки не любили Леонтия Ивановича.

Радист кормил их раз в сутки и Вовку предупреждал: «Ты, братец, не порть собачек. Не подкидывай им лишние куски. Ездовая собачка, братец, тощая должна быть. Жирная собачка нарту не потянет». И подпрыгивает, попискивает, как радиозонд, поблескивает железными очками. Нет, такой так называемый радист, конечно, не сможет прятаться в тылу у фашистов и корректировать огонь наших батарей!

Вовка имел право так думать. Несмотря на свои четырнадцать лет, он много раз бывал в кабинете пермского военкома.

Тот злился: «Опять пришел?»

«Ну…»

«Поздоровался?»

«Ага, поздоровался».

«Тогда – до свиданья».

«Я вам справку принес».

«Какую еще справку?»

Вовка выкладывал на стол исписанный от руки листок.

«Заявление…» – близоруко вчитывался военком. – Да уж, насмотрелись мы на такие заявления. «Я, Пушкарёв Владимир, прошу направить меня в действующую армию…» Ничего нового. «Настоящим подтверждаем, что Пушкарёв Владимир занимался в клубе любителей-коротковолновиков…» Военком складывал листок и возвращал Вовке: «Ну и что? Подумаешь, любитель! Твое дело – учиться. Ты слово оккупант пишешь через одно к . Я твоему отцу сообщу».

«Не сообщите вы ему ничего!» – срывался Вовка.

«Это почему же?»

«Да потому, что он на Крайнем Севере!»

Это была правда. Радист-полярник Павел Дмитриевич Пушкарёв по своей воле, помогая Родине, с одна тысяча девятьсот сорок первого года безвыездно работал на острове Врангеля. Конечно, Вовка понимал, что и в годы войны тоже нужно заниматься обживанием далеких островов, но обидно. У других ребят – отцы на фронтах бросаются с гранатой под танки, а у него… Поэтому и говорил: «На Крайнем Севере!»

«Спецчасти?»

Вовка кивал. А то!

Конечно, спецчасти.

Метеорологи и радисты работают на победу.

Сидеть на полярных островах – испытание не из легких.

Но если честно, если уж совсем честно, то с таким испытанием вполне могла справиться мама (не зря вспомнило про нее Главное Управление Главсевморпути, когда понадобилось сменить полярников на острове Крайночном). Даже он, Вовка, мог бы справиться с таким испытанием. Вот не берете меня на фронт, считал он, отправьте на длительную зимовку. Я дело знаю. Я – сын полярников. Я не спутаю анероид с барометром и стратус от кумулюса отличу. А понадобится, справлюсь с алыком – ременной собачьей упряжью, соединяющей в себе свойства хомута, чересседельника, подпруги, постромок – всего сразу.