Павел Шушканов - Конец горизонта

Проводы были скромными. Купер вручил компас с двумя стрелками и велел передать привет «земле, где еще можно сходить по нужде когда захочешь и куда захочешь». Кунц напоследок показал свою оранжерею. В переоборудованном ангаре под стеклянной крышей стояло несколько горшков со сложной системой полива и дренажа. В одном росло что-то похожее на подорожник, в другом главная ценность – росток дерева, которые, по мнению Кунца, «скоро покроют берега внутреннего моря», в нескольких других горшках чахли неизвестные ростки. И только фикус бодро высовывался из своего ведра с дальнем углу оранжереи. Из-за закрытой большим брезентом двери, ведущей в бывшую мастерскую, пробивался неприятный запах. Там из воды, отходов, мизерного количества перегноя и продуктов жизнедеятельности доктор Кунц пытался создать почву, аналогичную земной. В ход шли даже останки препарированных им левиафанов, чьи скелеты гордо украшали его комнату.

Нас провожала Вероника, не выпускающая из рук каталог всех полезных и годных для применения предметов на базе, в который попали и наши с Глебом личные вещи и, заочно, оборудование с нашего челнока. Мне было любопытно есть ли там припрятанные Купером сигареты, но уточнять я не стал. Вероника махала нам каталогом, не спускаясь вниз по скользким ступеням. Боялась обронить каталог.

Эмми не пришла – выпало ее дежурство у реактора, откуда Кунц спешно перенес свои горшки. Он уже давно выбивал разрешение разместить оранжерею прямо в блоке реактора, но Каддар, под влиянием общественного мнения, сохранял молчание.

– Пора, – сказал Каддар, – и удачи.

Я спустился в лодку первым и взялся за грубо вырезанные из алюминия весла. База, скала и огромная ледяная стена медленно удалялись от нас, и только Вероника все махала нам каталогом.

Наша лодка, построенная из старого катера, скользила по холодной воде, все еще неподвижной. Берег был все дальше. Уже неразличимы были кубики базы, покрытые вездесущим мхом, а скала все еще темной глыбой возвышалась на горизонте. Ледяной купол потерял неровные очертания ледника и стал серым небом, таким же серым, как все вокруг. Я вдруг вспомнил такой же серый день на Земле. Был ноябрь и лил нескончаемый дождь. Мы с Марией стояли под желтым зонтом на набережной Невы, я говорил, что скоро вернусь и экспедиция займет не больше полутора лет. Что такое полтора года в сравнении с жизнью, которая тогда казалась бесконечной. А она молчала, лишь изредка смахивая дождинки с лица. Но они все равно капали с кончика носа. Желтый зонт был ярким пятном в серости ноября и в тумане ускользающих воспоминаний. А потом полтора года стали очень долгими и превратились в жизнь.

– Греби правее! Заснул? – прикрикнул Глеб. Его оптимистичное небритое лицо торчало из-под капюшона. Он все еще пытался разобраться с компасом Купера и научиться отличать магнитное поле Европы от полей газового гиганта над нами.

– Твоя очередь, – сказал я и отнял компас.

Глеб навалился на весла, и лодка стремительно заскользила по зеркальной глади. Вокруг была тишина, странная, мертвая тишина. Любой звук здесь означал опасность, особенно гром, который, как пояснил Каддар, означал, что от ледяного купола отслаиваются гигантские глыбы льда, грозя рухнуть в море.

– Счастлив дома, Вадим? – спросил Глеб, все так же беззаботно улыбаясь.

– Дома, – сказал я.

– Как не крути, а это теперь – дом. Матушка Земля в руинах, таких, что и представить страшно. На орбите и то опасно. Ребята с орбитальной станции пытаются придумать, как перебраться сюда к нам и если получиться, то нас будет на десять человек больше. Надеюсь, они припасов с собой привезут. Чертовски курить хочется.

Я промолчал.

– Нам еще повезло, – продолжал Глеб, – могли бы так и болтаться на орбите Юпитера без еды и топлива, если бы парни с Каллисто не рассчитали нам нужную траекторию. Что думаешь об обитателях базы? По мне, так мы уживемся, я даже могу помогать этому чокнутому Кунцу с его оранжереей. Все равно тут нет другой работы для бортинженера.

– Чокнутому?

– А ты будто не так думаешь. Засеять эти скалы цветочками и травой, при такой то температуре, да почти без солнца. Если бы не эта странная оптическая аномалия, мы сидели бы в кромешной темноте, а так хоть свет какой-никакой есть. А деревья? Сколько лет им на акклиматизацию потребуется? Миллион?

«Он хотя бы старается», подумал я.

– У нас были целые леса, – не унимался Глеб, – миллионы гектаров. Мы их легко отдавали под пилу, чтобы напечатать новый том любовного бреда какой-нибудь псевдописательницы. Теперь вот чахлый фикус и остался.

– На орбитальной станции есть семена, – напомнил я, – и потом, не многовато ли пессимизма для того, кто чудом отправился к праотцам на орбите.

– Да уж, – Глеб оглядел серый горизонт, – чудесное спасение.

Он замолчал, и вновь повисла тишина. Я попытался представить какой звук может означать трещину в куполе, после которой весь наш драгоценный воздух уйдет в космическое пространство, а море и скалы и оранжерея Кунца, да и сам Кунц покроются коркой льда. Вероятно, это будет скрежет, от которого лопнут барабанные перепонки, или гром такой же силы. Ледяной покров Европы все время движется, трескается, лопается, выпуская с космос потоки воды, а мы сидим в пузыре под его поверхностью и ждем как чуда, что новая трещина не пройдет прямо над нами.

Я вспомнил, как за обедом Кунц говорил, что мы на пороге нового витка развития человечества. Европа стала гостеприимным домом и дала нам шанс подумать о многом, о том, как следует развивать общество, к чему нужно стремиться. Он говорил о том, как его стараниями Европа обретет почву, а затем новую флору. О том, как мы преобразим планету (он уже не считал Европу рядовой луной), как сохраним и умножим технологии и помчимся к другим лунам: Ганимеду, Ио. Как система Юпитера будет принадлежать новому человечеству. Это так не вязалось с реальностью выживания горстки людей на берегу мертвого океана с нависшим дамокловым мечом непрочного купола.

К полудню мы подошли к морю Кракена. Края подводного кратера острыми зубьями выглядывали из воды на добрые две сотни метров. Голый базальт без клочка мха и без всякой возможности подняться по нему вверх. Наша лодка скользила вдоль скал в наползающем тумане, а я, подняв голову, рассматривал их острые вершины. Черная гряда на фоне серого неба.

– Берегись!

Всплеск был совсем рядом и покачнул нашу лодку, едва не скинув меня за борт. В воде мелькнул гибкий силуэт и исчез в глубине. Он скользил не как дельфин, а, скорее, как угорь, но был не менее пяти метров в длину. Левиафан. Второй высунул из воды остроносую морду, плавно шевеля в воде широкими длинными плавниками. Его левый глаз уставился на меня, изредка мигая прозрачным веком.