Павел Шушканов - Конец горизонта

– Кыш! – крикнул Глеб, перегнувшись через борт, – вот же гады.

– Да тише ты, не пугай.

Но левиафан уже скользнул в глубину за товарищем.

Мы вплывали в густой туман. Течение, видимо, было теплым, и плотная белая мгла стелилась над самой водой. Она была настолько густой, что я почти не видел носа лодки, зато борода Глеба и его улыбка мелькали перед самым носом.

– Странные они, – заключил Глеб, – ну вот сам посуди, на Земле-покойнице были миллиарды лет эволюции, давшие такое же число видов. Тут же только эти вот твари и мох. Неужели прямо от бактерий произошли, чтобы питаться мхом? Нелогично все это.

Мы не спеша скользили сквозь туман. Из белой мглы вырастали смутные очертания гигантских айсбергов, медленно дрейфующих по морю Кракена, влекомые течением на север. Где-то там они натыкались на ледяную стену и медленно погибали в теплых водах на кладбище айсбергов. Один из них огромной горой возвышался над нами, неровный, похожий на чайку, сунувшую огромную голову в воду, да так и замершую навсегда. Я никогда не видел айсбергов на Земле, только здесь на Европе. Впервые.

Я кутался в свой комбинезон и никак не мог согреться. На Европе очень не хватает тепла. Вечный ноябрь, закутанный в ледяной панцирь и отделенный им от жестокой зимы космического пространства.

– На, погрейся, – Глеб протянул мне небольшую флягу, ускользнувшую от вездесущей Вероники.

– Купер дал? – поинтересовался я настороженно.

– Он самый.

Логово кита мы миновали без происшествий. Вопреки моим мрачным оживаниям, гигантская пасть не разверзлась под нами и скромный обед мы провели не в желудке неизвестной твари. Лишь левиафаны задели пару раз нашу лодку своими широкими плавниками.

А потом рухнуло небо. Это было страшно, и неожиданно. Раскат грома пронесся над куполом, и со страшным ревом гигантская льдина рухнула в океан. Я схватился за край лодки двумя руками, но огромная волна приближалась к нам с угрожающей скоростью. Глеб ругнулся и повалился на край лодки, прижавшись к металлическому дну всем телом. Айсберг рухнул прямо с неба в нескольких километрах от нас. Промедли мы немного, и наша лодка уже бесшумно опускалась бы сквозь толщу воды к бесконечно далекому дну, но нам повезло. Нарастающая волна понесла нас вперед, закрутив волчком на своем гребне. Глеб хватался за мою руку, его пальцы скользили по обшивке, сдирая с нее краску. Он что-то беззвучно кричал, но потоки воды разделили нас.

Соленая вода. Почти как на Земле. Лицо заливало ее холодными потоками. Волна все нарастала, а я думал о том, не треснул ли купол, не уходит ли с печальным звуком наш драгоценный воздух в жиденькую атмосферу Европы. Подо мной все еще было дно лодки, и, каким-то чудом, я удерживался на нем. Но Глеба нигде не было видно.

А потом был новый удар, и я оказался под водой. В прозрачной глубине скользили тени, подо мной клубилась темнота, а я, раскинув руки, гигантской медузой завис в стеклянной воде. Мгновение безмятежности ушло с ударом по виску, который я почти не успел почувствовать.

Падение неба – явление нечастое. Такое не увидишь на Земле, но этого постоянно боишься здесь на Европе. Но я еще дышу, и, значит, купол цел и под моей щекой холодная вода, а не вскипевший в пустоте космоса лед. Тишина. Лишь невысокие волны еще расползаются по берегам, но море уже успокоилось и погребло в своих глубинах небесный айсберг.

Я жив. На мгновение мне показалось, что я вижу, как рушится километровый купол над нами и абсолютный ноль сковывает теплые воды в ледяной панцирь. Но это отголоски беспамятства. Я прихожу в себя от холода и понимаю, что сижу на берегу среди крошева льда и кочек вездесущего мха. Над морем все так же ползет спокойный туман, изредка захлестывая берег маленького острова. Я расположился на его скалистой вершине в пяти метрах над водой, снял мокрую одежду и поплотнее закутался в непромокаемый комбинезон.

Холод вынудил меня спуститься вниз, туда, где под краем скалы бурлил, заставляя клубиться матовый пар, теплый поток. Тут мне, по крайней мере, не грозило замерзнуть. Я сидел многие часы на голой скале и смотрел на море. Вечный сумрак, как в ноябре. Но когда наступит ночь, тут не будет даже звезд, только полный чернильный мрак.

Накануне в столовой Каддар произносил трогательную речь и «жизни не смотря ни на что». О том, что если смогут добраться до этого обитаемого клочка Вселенной все обитатели космических станций с орбиты Юпитера, с лунной обсерватории и с орбиты мертвой Земли, то нас будет уже больше полусотни, а это что-то. Это маленькое человечество – пятьдесят выживших мужчин и женщин на Европе, ставшей им новым домом. Потом были обсуждения и озвученные страхи. Кто-то говорил о необходимости уйти в тоннели и строить поселения в толще льдов, Кунц твердил о неизбежности преобразования Европы (не без его помощи, конечно), Вероника напоминала о необходимости использовать все вещи с нашего бывшего челнока и, в первую очередь, перенести на базу как можно больше. Еще были мысли о новых экспедициях с целью найти похожие подледные пузыри на случай катастрофы. Я соглашался со всеми, но перед глазами всплывала грустная улыбка Марии. Всего полтора года…

Дождь на берегу Невы, такой же сумрак. Я закрывал глаза и мечтал открыть их там и увидеть ее, пусть грустную, но улыбку и глаза цвета глубокого льда.

Тишину прорезали крики левиафанов, и снова наступило безмолвие. Далекий рокот я поначалу принял за новый оползень, но звук приближался. Из тумана выплыл катер, на полном ходу огибающий мой остров. Значит, немного топлива у них все же было.

Я закричал, размахивая руками, и катер поменял курс.

– Это впервые. Мы поначалу решили, что купол треснул, но Кунц пояснил, что, скорее всего, крупная льдина откололась от его свода под воздействием тепла и рухнула вниз. Хорошо, что в море, – Каддар обвел рукой безжизненный горизонт, – под ним могла оказаться и станция и даже база.

– Глеб погиб, – сказал я.

Каддар покачал головой.

– Мы выловили его в двух километрах отсюда и отправили с Купером на базу. Переохлаждение, но жить будет.

С Глебом я познакомился еще в летной академии. Он был курсом младше, но цинизма средних лет в нем хватало и тогда. Не очень то он изменился и сейчас. Я терпел его все эти полтора года, иногда мечтая выкинуть в открытое пространство его язвительную улыбку, вместе со всем остальным. Но я был рад, что он жив. По возвращении мы вместе наведаемся к бесценному Куперу за порцией «позитива» и самодельного пивного снадобья. Странно, я даже не знаю, курит ли Глеб, осталась ли у него семья на Земле? Полтора года…

– «Берег» недалеко, – сообщил Каддар, – неужели этот конверт так важен?