Галина Глембоцкая - Кое-что о жизни в мире фантомных болей

Однако надо что-то предпринимать. Самым разумным было бы, наверное, попробовать вернуться на ранчо. Но с чего начать? Сориентироваться по солнцу? Гилберт вспомнил, что утром, когда он проснулся, солнце светило прямо в окна. Сколько прошло времени с того момента, как он пошел в сельву? Часа два? Или три? Ощущение времени он утратил. Кроме того, он находился, похоже, в тропиках. Или в субтропиках. Как здесь ориентироваться по солнцу? Гилберт этого не знал.

И тогда ему в голову пришла идея.

Гилберт встал и подошел к ближайшему дереву. От него он мысленно провел прямую линию к другому дереву и двинулся к нему, развешивая на лианах переломленные листья папоротника. Линия была, в общем-то, условно прямой, потому что пройти прямо в переплетенном лианами лесе было невозможно. Там, где нельзя было пробраться даже ползком, он искал обходной путь. Однако, отклоняясь от намеченной прямой линии в сторону, Гилберт старался выдерживать основное направление. Преодолев, таким образом, метров сто, он повернул, и под прямым углом двинулся дальше. Приблизительно через двести метров, он вновь обозначил угол и пошел вперед. Через двести метров – еще один поворот, и Гилберт оказался рядом с тем поваленным деревом, откуда он начал прокладывать свой первый квадрат. Пот заливал его лицо, липкий воздух с трудом проходил в легкие. Необычно большие комары, мухи и разные мошки, привлеченные запахом пота, кусали немилосердно не только открытые участки тела, но и умудрялись забраться под одежду в самые невероятные места. Отмахиваться было бесполезно, так как двух рук попросту не хватало для этой цели.

«Меня явно воспитали не для таких подвигов», – с отчаянием подумал Гилберт. И все же затея, кажется, удается. Он присел на дерево, чтобы немного восстановить силы. Настроение немного улучшилось, так как появилась надежда выбраться отсюда. Но очень хотелось курить, еще больше – пить. Чертовы Хароны, переправившие его из Швейцарии в этот ад, вычистили карманы, экспроприировав не только документы и деньги, но даже и сигареты. Напиться можно было бы, на худой конец, просто из лужи или подставить рот под тонкие струйки чего-то жидкого, стекающего по ветвям и стволам деревьев. Из луж пить ему еще не приходилось, и естественная брезгливость удержала Гилберта от этого способа утоления жажды. Сомнения насчет качества стекающей с деревьев жидкости заставила его отказаться и от этого варианта. Поэтому он, несмотря на жажду и мучивших его насекомых, решил продолжить эксперимент по собственному спасению. Он встал, отошел на максимальное расстояние, с какого его метки были различимы, и начал метить следующий квадрат.

На втором квадрате Гилберт набрел на большой ручей. Он несказанно обрадовался такому подарку судьбы

Гилберт долго пил из ручья, и вода казалась ему потрясающе вкусной. Потом стянул с себя рубашку и начал мыться. Было чертовски приятно чувствовать прохладную воду на воспаленной и зудящей от укусов коже. Благодарное тело, омытое от пота и жары, вдруг не к месту и не ко времени, ответило возбуждением. Оно не было связано с мыслями о ком-то персонально, например о Зизи. Это был просто всплеск жизненных сил, шальная, иррациональная вера в то, что его приключения в сельве, несмотря на трудности, в конце концов, закончатся благополучно.

Гилберт выполоскал в ручье рубашку, надел ее мокрую на себя и отправился завершать свой второй квадрат.

Третий квадрат оказался физически и эмоционально самым сложным. Гилберт устал. Ладони рук от жестких листьев папоротника, которые он ломал на протяжении уже не одного часа, покрылись рваными кровавыми волдырями. Чтобы хоть как-то смягчить боль, он оборвал низ своей сорочки и кусками материи обмотал руки. Ноги в туфлях, не приспособленных для таких переходов, жгли, делая мучительным каждый его шаг. Здесь же, на третьем квадрате, он буквально наткнулся на останки человека, доедаемые, копошившимися в них насекомыми, похожими на муравьев, но размером почти с человеческий палец. Гилберт застыл, как загипнотизированный, не в силах отвести взгляд в сторону. Сюрреалистическое зрелище, как из кошмарного сновидения, демонстрировало наглядный пример того, что могло случиться и с ним. Наконец, он все же заставил себя повернуться, сделать несколько шагов в сторону и идти дальше по намеченному маршруту. Но еще долгое время картина с жуткими насекомыми на белеющих человеческих костях стояла у него перед глазами, в который раз наглядно давая понять, что нынешняя, спонтанно предпринятая им прогулка была не более чем авантюрой дилетанта. Гилберту стало стыдно за себя.

Приблизительно в середине четвертого квадрата он набрел на проход с обрубленными лианами, по которому зашел в сельву.

Радоваться уже не было сил.

В течение последующих трех дней Гилберт залечивал свои растертые в кровь руки, ноги и искусанное насекомыми тело.

В тот вечер, когда он, вернувшись из сельвы, снял свою вконец испорченную одежду и раздумывал о том, как ему продезинфицировать свои раны, перед ним призраком возник Ромуло. Гилберт молча показал ему свои истерзанные ладони. Ромуло вышел и минут через пять возвратился с двумя пригоршнями каких-то листьев. Он велел их хорошо разжевать и полученную массу приложить к ранам. Пока Гилберт перемалывал зубами листья, между ними произошел любопытный разговор. Вернее, это был монолог Ромуло, потому что Гилберт со ртом, набитым жвачкой, говорить не мог. Суть этого монолога сводилось к следующему: незачем сеньору Рудольфо ходить в сельву, потому что ничего хорошего из этих прогулок выйти не может. Сельва опасна, она не любит чужаков и жестоко с ними расправляется. Сеньор ведь не знает как нужно себя вести в сельве, иначе он никогда не довел бы свои руки и ноги до такого состояния. Это чудо, что ему вообще удалось вернуться, и если он собирается убежать, то у него из этого ничего не выйдет, потому что через день-два после побега он просто погибнет в сельве.

Гилберт чувствовал себя глупо. Наверное, следовало бы поддержать разговор, что-то спросить или возразить. Он ни слова не мог сказать ему в ответ, во-первых, потому что у него был полный рот, а во-вторых, – все, что говорил Ромуло, было, вероятно, правдой. Поэтому Гилберт жестом спросил, что ему делать с разжеванными листьями. С помощью Ромуло лиственная масса была равномерно распределена по ранам и перебинтована полосками материи.

Такой необычный способ лечения, как ни странно, помог, и уже на второй день раны начали затягиваться. Однако ладони продолжали болеть, и ходить он мог только босиком. Заняться было нечем. Лежать ему надоело, смотреть в окно и постоянно думать о постигших его событиях – тоже. Пытаясь найти себе занятие, Гилберт решил обследовать дом изнутри.