Алан Кранк - Сольск

Он слушал, но не слышал. Взгляд прилип к ее груди. Он трижды отводил глаза в сторону и трижды обнаруживал, что снова смотрит туда же. А все из-за обета безбрачия и глупого решения влиться в черное духовенство. Следовало жениться и забыть о карьерных амбициях. Аскетизм делал из него одержимого похотью лицемера. Стремление к чистоте души оказалось благодатной почвой для грязных помыслов.

– …а за печкой я нашла вот это, – Дарья обернулась. Кроме них, в церкви не было никого. Из-за пазухи она достала серебристый предмет и протянула его Игнату. Он взял согретую телом вещицу и слегка трясущимися руками и поднес к свече. На почерневшем серебре вязью было выведено: «За мужество и отвагу».

Он хотел сказать ей, к кому обратиться, но тут же запнулся. После исчезновения Макара вершить правосудие в этой глуши было некому. Теперь он сам и был здесь высшей судебной инстанцией.

Женщина расплакалась.

– Это ж приказчика табакерка. По доброй воле Макар бы с ней ни за что не расстался. Я-то думала, он в город сбежал. И как мне теперь домой возвращаться? Не идти не могу – там дочь. И идти боюсь. Кто знает, что ему еще в голову взбредет.

Игнат протянул портсигар обратно. Дарья замахала руками.

– Пусть будет у вас, батюшка. Куда мне ее девать? Игнат рассеянно положил вещицу на окно.

Как, однако, легко поверил он в ее историю. А ведь ничего определенного. Мало ли какими путями мог оказаться портсигар у Дарьи? Может, прежде чем уйти, Макар сам его Архипу отдал. А может, потерял, а Архип нашел и спрятал. А может, и не за печкой Дарья его нашла. Придумала жуткую историю, чтобы с мужем поквитаться. И есть с чего. Бил он ее исправно.

– Возвращайся домой. Доверься Богу. Не бойся. Без воли его и волос с твоей головы не упадет. А все беды – лишь испытания на пути к Райскому саду. Дьявол смущает и тебя, и Архипа. Это испытание для вас обоих.

Огромные глаза Дарьи наполнились слезами. Она схватила его за руку.

– Христом Богом вас прошу, помогите. Схороните нас или его куда заберите. Убьет он и меня, и дочку. Как вы еще не поняли, батюшка? Архип и есть Дьявол.

Прошли два месяца. Мертвое поместье Сольских завалило снегом. Все стало белым как слепота. И только окна заброшенных изб зияли черными глазницами.

– Еще немного и конец.

Игнат набросил на плечи шерстяное одеяло и впервые за минувшие сутки встал с кровати. От холода стопы онемели и не чувствовали пола. В голове шумело. Изо рта шел пар.

В комнате было пустынно и грязно. Стол, шкаф и стулья сгорели в печи еще позавчера. А вчера настала очередь книг. Новый завет и Псалтырь. Наконец-то он почувствовал Божественное тепло, о котором так много говорил настоятель Соловецкого монастыря, а впоследствии духовный наставник Игната – отец Сергий.

У кровати стояло ведро и кружка. Воду приносила Матрена три дня назад. Больше он Матрену не видел.

Игнат ткнул пальцем в кружку, разбил тонкий лед и сделал два глотка. В голове немного прояснилось.

Четыре недели назад лютый голод, до этого кругами ходивший около своей добычи, набросился на людей.

Первых покойников хоронили как положено. Потом, когда всерьез похолодало, перестали отпевать, а потом и хоронить. Земля затвердела от мороза. Рыть могилы не было сил. Тела свозили в овраг на краю деревни.

– Похороним, как немного потеплеет, – утешал родственников Игнат.

Каждый день с утра сыпалась мелкая крупа, а к вечеру поднималась снежная буря.

Пятые сутки он ничего не ел. Надо найти хоть что-нибудь. Он надел пальто и открыл дверь. В лицо дунуло снежной пылью. Выл ветер. Скрипели сапоги. Все было завалено снегом. Где-то на краю деревни, в районе оврага, куда свозили мертвецов, лаяла собака. Те, что не издохли с голода и которых не успели съесть, в одну ночь сорвались с привязи и убежали в лес. Далеко от деревни они не уходили, боялись волков. Лаяла старая борзая Гертруда.

Застывшие сапоги не гнулись в голенищах, и он шел как на ходулях.

Отец Игнат посмотрел в ту сторону, откуда доносился лай и вспомнил про ружье.

Когда голодная зима только начинала показывать свои когти, и первые ее жертвы нашли свой последний приют под полутораметровым слоем промерзшей земли, он часто ходил на охоту. То зайчик, то тетерев. Получалось неплохо. Через месяц патроны закончились.

Деревня вымерла. Несмотря на двадцатиградусный мороз, дым шел только из трубы избы кузнеца. Неужели все ушли в город? «Отправились в город, – поправил он себя. – Пройти сорок верст пешком по глубокому снегу для замерзшего, обессилевшего голодного человека – серьезная задача. В большинстве случаев неразрешимая».

Поесть. Хоть что-нибудь. Хоть помоев или объедков, хоть шкуру от сала. Было бы лето, можно было бы поискать в лесу ежевику. Ничего. Даже вороны куда-то исчезли.

Священнику не пристало побираться. Но если он не поест, то умрет еще до захода солнца. Он понял это совершенно отчетливо.

Барский дом зиял разбитыми окнами. Его разграбили еще месяц назад, через неделю после исчезновения Макара. Главной находкой оказалась банка варенья и завалившееся за диван галетное печенье. То и другое досталось кучеру Еремею.

Прошел мимо пустой избы Макара. Стекла были покрыты толстым слоем изморози.

Отец Игнат собрал ладонью снег с забора и укусил снежок. Зубы свело от холода. Он вспомнил о простуде и бросил надкушенный снежок на землю. Себя не обманешь: сколько снегом не давись, а жрать хочется.

Первые две избы – Михайловых и Пушилиных – пустовали с начала осени. Хозяева уехали в город. Следующая была изба кухарки Лизы. Последний раз он видел Лизу на похоронах ее сына три недели назад. Бывшая еще летом справной баба превратилась в огородное пугало, на котором морозный ветер трепал одежду.

Он с трудом отворил примерзшую дверь и вошел внутрь. Занесенное снегом окно плохо пропускало свет. Морозно. В полумраке на скамье, завернувшись в тулуп, лежала хозяйка. Во рту она держала согнутый костлявый палец, будто хотела его отгрызть. Тело покрылось инеем. Игнат подумал, что, если столкнуть ее с лавки, она упадет наземь и разобьется, как стекло.

Отец Игнат выдвинул ящик стола, пересмотрел котелки и заглянул в печь. Ничего съедобного не было.

Он переходил от дома к дому, обнаруживая замерзшие трупы, оставляя за собой распахнутые двери и несбывшиеся надежды. Двенадцать мертвецов и ни крошки хлеба. Очень похоже, что сегодняшний день будет для него последним. Несмотря на перспективы очутиться в Царствие Господнем, умирать отец Игнат не хотел. Так он дошел до дома кузнеца. Из трубы шел дым.

Отец Игнат открыл дверь, и из избы дохнуло клубами пара. По хате плыл влажный запах вареного мяса. В животе заурчало, а рот наполнился слюной.