Александр Маро - Аластор

Корректор Янина Веретнова

© Александр Маро, 2017

ISBN 978-5-4485-4587-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда форточка, подхваченная промозглым сквозняком, в очередной раз глухо стукнула по деревянной раме невысокого окна, старик не выдержал. Былой расторопностью, которой так славился Александр Синельный, он, конечно, уже не обладал, но все же для своего возраста был настоящим живчиком.

– Вот так! – удовлетворенно выдохнул Александр Иванович, хлопнув докучливой форточкой.

Мглистая темная ночь, раскинувшаяся за окном, невольно привлекла его внимание, заворожив на время своим бесконечным таинством.

– Какая глухая сегодня ночь, – тихо прошептал он, поглаживая костлявыми пальцами седые, длинные усы. – Ни луны, ни звезд – ничего! Кромешный мрак!

Загипнотизированный этим странным, безликим миром, Александр Иванович стоял тихо; безмолвно и не спеша проваливаясь в эту чернеющую бездну. Неизвестно, сколь долгим было бы это молчание, если бы не скорый детский вопрос:

– Деда, а ты слышал об Аласторе?

Александр Иванович невольно вздрогнул. Он повернулся в сторону, где за неказистым деревянным столиком, освещенным мерцающим огоньком почти растаявшей свечи, сидел мальчик лет девяти, с взлохмаченными черными волосами. В его руке томилась пластмассовая ручка, под которой пожелтевшими листьями выступала исписанная неровным детским почерком тетрадь.

– Аластор? – задумчиво протянул Александр Иванович. – Откуда тебе известно это имя?

– Васька Щурый рассказал, да и так, на улице болтают.

– На улице всякие глупости болтают! – сердито выпалил дед. – А вот если ты не будешь учиться, то ничего путевого из тебя не получится.

Мальчуган, быстро уловив изменившийся тон, тут же, со всей аккуратностью, продолжил выводить в тетради предложение.

– …и средь лесов порядок был, – вслух сопровождая написанное, проговорил он.

– Все? – поинтересовался Александр Иванович.

– Все!

Подойдя поближе, дед взял тетрадку и, внимательно разглядывая каждое слово, принялся читать.

– А правду говорят, будто он душу дьяволу продал? – не выдержал мальчуган.

Александр Иванович невольно оторвался от старенькой и уже немало повидавшей на своем веку тетради и сухо спросил:

– Что?

– Ну, – робко протянул мальчик, – я говорю, Аластор. Правда, говорят, будто он душу дьяволу продал?

Дед, тяжело вздохнув, отложил тетрадь в сторону и внимательно посмотрел на мальчика.

– Эх, Саша-Саша!

Александр Иванович грустно покачал головой.

– Тебе еще многому предстоит научиться и многое узнать. Когда ты повзрослеешь, то обязательно поймешь, что нет ни рая, ни ада. Есть только человек – и он один творец и вершитель своей судьбы. И уж тем более человек не может продать свою душу.

– Но душа-то есть? – сверкнул глазами, полными детской надежды, мальчик.

Александр Иванович нежно потрепал внука по голове.

– Есть, – тихо произнес он. – Душа у человека, конечно же, есть.

Мальчик весело улыбнулся. Дед не нашел в его изложении ошибок, и значит, он мог со спокойной совестью идти к себе в спальню – маленькую приземистую комнатку отгороженную старым, вещевым шкафом, – и, закрыв глаза, в сладкой дреме представлять себе завтрашнее утро, которое за редким исключением начиналось всегда одинаково. Мягкие лучи солнца были в нем благим вестником, продиравшимся сквозь оконный переплет неизменно для одной цели – возвестить о радости нового зарождающегося дня, где бурной рекой будут протекать события и проноситься, вне времени, веселая детская жизнь. В тесных двориках мальчишки будут снова гонять мяч, дразнить девчонок и с упоением рассказывать друг другу истории, от которых начнет стыть кровь в жилах и напускаться дремучий страх. Кто-то расскажет и об Аласторе. Обязательно расскажет, ибо больше всего любили бойкие мальчишки эту легенду, всячески додумывали, дополняли ее, и каждый раз она звучала совершенно по-новому.

– Иди, ложись, – мягко произнес Александр Иванович, прервав недолгие размышления внука. – Завтра вставать рано.

– Как рано? – удивился Сашка.

Александр Иванович устало зевнув, кинул быстрый взгляд на круглые часы, висевшие поверх дверной рамы, только освеженной белой масляной краской, и словно нехотя вынес приговор:

– Мы едем в Южную столицу.

Он опять зевнул.

– В четыре утра будем выдвигаться.

Мальчуган тяжело вздохнул, в момент почувствовав какое-то горестное опустошение. Яркий образ, невольно всплывший в его сознании, теперь затуманился и приобрел размытые черты. Более не было в нем тех четких деталей, которые переполняли ветреной радостью его душу: ни резинового желтого мячика, скачущего вдоль поржавевших коробок гаражей и невысоких складов, ни долгих пряток у прилавка старой татарки на углу бегущей вниз, к мелкому озерцу, улицы – все это сознание оставило; и перед глазами всплыла бесконечная, расплесканная до самого горизонта земля, выжженная безжалостным, палящим солнцем, и долгая-долгая дорога. Теперь как высшую награду разум мог принять только одно – обычный, блаженный день его привычной жизни в обмен на долгое мотание в набитом тюками фургоне посреди суровой, пылающей, словно адская сковорода, пустыни. Но решиться на самое малое из возможных действий – попросить остаться – он не мог. Не хотел, просто потому что во всем свете не было у него ни одной родной души, кроме этого, уже пожилого человека, с седыми прядями в копне темных волос и ясными, удивительно живыми глазами.

Сашка встал из-за стола, чуть отодвинув стул в сторону, и, пожелав деду спокойной ночи, послушно отправился в свою комнату, отсыпаться перед дальней дорогой.

Александр Иванович проводил внука заботливым взглядом. Как он был похож на свою мать! Веселый характер, отзывчивость и упорство в деле, ну и, конечно же, внешность. Ах, это была ее чистая копия! Тот же взгляд, такой же, чуть задранный кончик носа, четко очерченные уголки губ и пушистые ресницы – все ее. Жаль, но она так и не увидела свое дитя; не почувствовала трепетную радость его прикосновения, не услышала ни лепетание малыша ни его первое слово – как бы она была счастлива, но увы!.. Морщинистое лицо старика разгладилось, спала прежняя суровость, а в глазах алмазным блеском заблестели маленькие капельки влаги. Александр Иванович в спешке задул свечу, словно боясь, что его увидят в эти минуты давних воспоминаний, и, не утруждая себя напрасными заботами, плюхнулся на стоящий здесь же изношенный, в латках диван.

Наутро, еще в сумерках, когда только первые петухи готовились зайтись протяжным криком, старая кляча по имени Алаида, тяжело перебирая копытами, потянула вперед набитый нехитрым скарбом фургон.