Саманта Швеблин - Дистанция спасения

– Просто выдыхай дым наружу.

Тем временем Нина залезает на заднее сиденье.

– Мамочка.

– Что, пончик? – спрашивает Карла, но Нина ее как будто не замечает.

– Мамочка, а когда мы откроем коробку с чупа-чупсами?

Она сразу застегивает ремень, как учил ее отец.

– Потерпи немножко.

– О’кей, – говорит Нина.

– О’кей, – говорит Карла, и только сейчас до меня вдруг доходит, что по ходу ее рассказа из него постепенно исчезает изначальная трагичность. Карла больше не плачет и не опускает голову на руль. Она просто рассказывает о тех событиях и при этом легко отвлекается то на одно, то на другое, словно у нее впереди сколько угодно времени и ей доставляет удовольствие снова возвращаться в прошлое. А у меня тут же возникает вопрос: неужели ты, Давид, и на самом деле так переменился, что Карла, описывая в невесть который раз все, что случилось тогда, уже не видит перед собой того, совсем другого, мальчика, по которому она, по ее словам, так тоскует.

– Едва женщина открыла мне дверь, – продолжает Карла, – я передала Давида ей на руки. Но такие люди, они ведь не только владеют тайным знанием, они еще и очень благоразумны, очень осторожны, поэтому она поставила Давида на пол, а мне дала стакан воды и ни за что не хотела начинать разговор, пока я хоть немного не успокоюсь. Вода помогла, я вроде бы пришла в себя, и, честно признаюсь, на миг даже поверила, что страхи мои – чистое безумие, и еще я подумала, что у болезни нашего жеребца могли быть и другие причины. Женщина между тем внимательно наблюдала за Давидом, пока тот играл, выстраивая в ряд безделушки, которые стояли на столике для телевизора. Потом она подошла к нему и несколько минут с ним поиграла. Но не переставала исподтишка очень внимательно его изучать, а иногда опускала руку ему на плечи или брала за подбородок, чтобы удобнее было заглянуть в глаза. “Конь уже умер”, – сказала женщина, хотя я до тех пор ни словом о коне не упомянула, чем хочешь могу поклясться. Потом она сказала, что у Давида есть еще несколько часов, ну, может, даже сутки, но скоро ему понадобится респираторная терапия. “Это отравление, – сказала она, – и оно затронет сердце”. Я смотрела на нее – не помню, когда еще я была в таком состоянии, вся словно оцепенела, и ни звука не могла из себя выдавить. Потом женщина сказала ужасную вещь. Наверное, лучше бы мне сообщили, что мой ребенок умрет.

– А что она сказала? – вдруг спросила Нина.

– Поди-ка, открой свои чупа-чупсы сама, – встрепенулась я.

Нина расстегивает ремень, берет крота и со всех ног мчится к дому

– Она сказала, что тело Давида не выдержит интоксикации, что он умрет, но мы можем попытаться прибегнуть к переселению.

– К переселению?

Карла погасила сигарету, не докурив до конца, и ее рука безвольно повисла, как будто курение лишило ее последних сил.

– Если мы успеем переселить дух Давида в другое тело, тогда и часть яда тоже уйдет с ним туда же. Яд разделится между двумя телами, и это даст шанс справиться с отравлением. Средство не очень надежное, но иногда срабатывает.

– Что значит – иногда срабатывает? Она уже и раньше делала что-то подобное?

– Это был единственный способ спасти Давида. Женщина протянула мне чай и велела выпить не торопясь – он, мол, поможет принять решение, но я выпила его в два глотка. И никак не могла усвоить разумом то, что от нее услышала. В голове спутались в один клубок два чувства – вины и ужаса, меня всю с головы до ног била дрожь.

– Но неужели ты веришь в такие вещи?

– И тут Давид споткнулся, или мне только показалось, что он споткнулся, во всяком случае, он упал и не сразу сумел подняться. Я видела сына со спины, на нем была его любимая футболка с маленькими солдатиками. Чтобы встать, он помогал себе руками. Но движения его были неуклюжими и какими-то бестолковыми, это напоминало то, как он двигался много месяцев назад, когда только учился самостоятельно подниматься на ноги. Но сейчас ему незачем было опираться на руки, и я поняла, что кошмар начинается. Давид обернулся, брови у него были нахмурены, а на лице появилось странное выражение, вроде как страдальческое. Я бросилась к нему и прижала к себе. Прижала с такой силой, Аманда, с такой силой, что мне казалось, никто и ничто на свете не сможет вырвать сына из моих рук. Я слышала, как он дышит – совсем рядом с моим ухом, – но и дыхание было неровным. Женщина разлучила нас мягко, но решительно. Теперь Давид сидел в кресле, откинувшись на спинку, он начал тереть глаза, потом – рот. “Надо сделать это поскорее”, – сказала женщина. Тогда я спросила, куда отправится Давид, то есть душа Давида, и можно ли будет оставить его где-нибудь поближе к нам и выбрать для него хорошую семью.

– Что-то я не очень тебя понимаю, Карла.

– Все ты понимаешь, Аманда, отлично понимаешь.

Мне хочется сказать Карле, что это дикость и варварство.

Это твое личное мнение. И сейчас оно не имеет никакого значения.

Понимаешь, я не могу поверить во всю эту историю, но пока не нахожу подходящего момента, чтобы перебить ее и выплеснуть свое возмущение.

– Женщина сказала, что выбрать семью для Давида она не может, – сказала Карла, – и вообще, узнать, куда он отправится, никак нельзя. А еще она сказала, что переселение будет иметь свои последствия. В одном-единственном теле нет места для двух душ, но ведь не бывает и тела без души. Во время переселения душа Давида попадет в здоровое тело, а в больное переместится чья-то чужая. И от каждого некая часть останется в прежнем теле, однако и тот и другой изменятся, и мне надо приготовиться к тому, чтобы признать его новое воплощение.

– Его новое воплощение?

– Пойми, Аманда, мне было очень важно узнать, куда он уйдет. А она твердила свое: нет, лучше об этом даже не думать. Главное – освободить Давида от больного тела. А еще я должна была усвоить, что, даже когда в этом теле уже не будет больше моего Давида, я по-прежнему буду за него в ответе, как бы ни повернулась ситуация. И мне пришлось принять такие условия.

– Но ведь Давид…

– Пока я судорожно прокручивала в голове все, что от нее услышала, Давид снова подошел и обнял меня. Глаза у него распухли, веки покраснели и набрякли – совсем как у коня. Слезы просто катились у него из глаз, но моргнуть он не мог. Да и громко плакать тоже не мог. Он ослабел и казался страшно напуганным. Я поцеловала сына в лоб и сразу почувствовала, что у него жар, что он просто пылает. Пылает, Аманда. И в этот миг мой сын, наверное, уже видел ангелов.

Карла сидит вцепившись в руль и смотрит на ворота. В этот миг она снова теряет тебя, Давид: счастливая часть истории закончилась. Когда мы с ней познакомились, а было это всего несколько дней назад, я сперва подумала, что она, как и я, сняла здесь дом на время, пока ее муж работает где-то поблизости.