Стивен Кинг - Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая

Ларри пожал плечами, напуская на себя прожженный вид. Мать, заметив это, решила изменить тему.

– Я слышала по радио песню, которую ты написал. Я говорю людям, что автор – мой сын, Ларри. Но большинство мне не поверило.

– Ты слышала ее? – Он был удивлен, почему она сразу не сказала об этом.

– Конечно, ведь ее все время передают по этой молодежной станции ВРОК.

– И тебе понравилось?

– Как и любая другая музыка. – Она пристально посмотрела на сына. – Бывают песни и похуже.

Ему хотелось вскочить, но он сдержался.

– Не очень любезно с твоей стороны, мама. – К его лицу прилила кровь. Он не ожидал такого прохладного отзыва.

– Слишком много эмоций. Эмоции нужны не в песне, а в постели, – шутливо сказала она, давая тем самым понять, что обсуждение окончено. – И потом, что случилось с твоим голосом? Создается впечатление, будто поет черномазый.

– Сейчас? – Он был изумлен.

– Нет, по радио.

– Это такая манера, понимаешь…

– Что ж, это не мое дело, – быстро перебила его Элис. – Скажи лучше, они расплатились с тобой или ты взял эту маленькую машину в кредит?

– Они много заплатили мне, – сказал он, и это вновь была ложь, хотя и недалекая от правды. – Я уже почти выплатил деньги за машину.

– Эти кредиты до добра не доводят, – убежденно сказала мать. – Из-за них обанкротился твой отец. Доктор сказал, что он умер от сердечного приступа, но это не так. Он умер от разбитого сердца. Он по уши завяз в невыплаченных кредитах.

Все это Ларри уже слышал много раз и сейчас только кивнул. Он знал, что Элис приставала к отцу, которого всегда считала неудачником, но спорить было бесполезно. Такова мама!

– Ты намерен задержаться здесь Ларри? – тихо спросила она.

Он нерешительно спросил:

– А как бы ты хотела?

– У меня есть свободная комната. Если в ней убрать и перенести туда кровать, ты мог бы пожить в ней.

– Что ж, если я не помешаю тебе… Но это недолго. Всего пару недель. Мне бы хотелось кое-кого увидеть… Марка… Галена… Давида… Криса… всех ребят.

Она встала, подошла к окну и распахнула его.

– Оставайся, сколько захочешь, Ларри. Может быть, ты не поверишь, но тебе действительно рада. Мы не очень хорошо попрощались. Было сказано много резких слов. – Она открыто посмотрела на сына. – Но я забыла это, давно забыла. Все было потому, что я слишком люблю тебя. Я никогда не могла сказать этого прямо и поэтому пыталась выразить это другими способами.

– Ладно, все в порядке, – Ларри уставился в пол. – Слушай, я могу дать тебе денег на хозяйство.

– Если хочешь. Но в этом нет необходимости. Я работаю и достаточно зарабатываю. А ты – все еще мой сын.

Внезапно по щекам Ларри покатились слезы. Ничто не постоянно, думал он. Мать изменилась! Наверное, изменился и он, но не так, как ожидал. Она стала сильнее духом, а он – слабее. Он вернулся домой не потому, что ему было нужно куда-то уехать. Он вернулся потому, что боялся и нуждался в ней, своей матери.

Она стояла у открытого окна, не сводя с него взгляда. Легкий ветерок колыхал занавески. Из окна доносился шум транспорта. Порывшись в кармане платья, Элис достала носовой платок и протянула его Ларри. Он прижал платок к лицу.

Да, думал Ларри, он остался все тем же мягкотелым, безвольным Ларри. Достойный сын своего отца. И все же она – его мать и любит его.

Элис же, глядя на сына, думала о том, что он уже не мальчик, а взрослый, сформировавшийся мужчина, даже довольно красивый. И еще она думала: он молодец, что приехал. Лучше позже, чем никогда.

– Ты устал, сынок, – сказала она. – Тебе стоит умыться, а я пока постелю постель, и ты сможешь поспать. Мне нужно ненадолго уйти, но я скоро вернусь.

Она направилась в спальню, их старую спальню, и стала греметь там, выдвигая ящик с бельем. Ларри медленно вытер глаза. Звуки транспорта за окном становились все громче. Когда же в последний раз он плакал на глазах у матери? Он не помнил. Внезапно ему вспомнилась дохлая кошка. Да, мать права. Он устал. Устал, как никогда в жизни. Он прошел в спальню, рухнул на расстеленную кровать и проспал беспробудным сном восемнадцать часов.

Когда Франни приехала домой и вошла в сад, где ее отец выращивал фасоль и горох, было далеко за полдень. Франни была поздним ребенком, и отцу сейчас было за шестьдесят, но его возраст выдавала разве что совершенно седая голова, и поэтому он, не снимая, носил бейсбольную кепку. Мать Франни отправилась в Портленд за покупками. Лучшая подруга Фран, Эми Лоудер, через несколько дней должна была выйти замуж, и мать хотела купить подарок.

Франни с любовью смотрела на сутулую спину отца. Как и в детстве, ей всегда становилось уютно и спокойно рядом с ним.

От нахлынувших чувств у нее запершило в горле. Она прокашлялась.

– Помощь нужна?

Со шлангом в руке он оглянулся, и его лицо осветила улыбка:

– Привет, Фран. Хотела напугать меня, чертовка?

– Да, и, кажется, мне это удалось.

– Твоя мать уже вернулась? – Он с хитрецой посмотрел на дочь. – Хотя нет, вряд ли. Скоро ее не жди. Ну что ж, если хочешь запачкать руки, присоединяйся. Только не забудь потом их вымыть.

– Руки женщины свидетельствуют о ее привычках, – пошутила Франни. Она взяла лежащий на земле шланг и начала поливать грядки. В последние дни стояла засуха, и горох под жарким солнцем несколько пожух.

Они работали, и Питер рассказывал дочери, как провел день. Она помогала ему, перемежая его рассказ вопросами. Он работал машинистом в крупнейшей автомобильной фирме Бостона. Ему исполнилось шестьдесят четыре года, и в следующем году он намеревался уйти на покой. В сентябре он собирался взять на четыре недели отпуск, чтобы как-то подготовиться к длительно пенсионному безделью, как он любил поговаривать.

Питер Голдсмит не слишком доверял системе социального обеспечения, особенно в период инфляции. Инфляция сделала его родителей париями. Его отец, дед Франни, без конца повторял одно из краеугольных положений демократического мировоззрения: «Не доверяй сильным мира сего, потому что их власть дороже для них, чем народ, давший им эту власть».

Все это и говорил сейчас Франни отец. Девушка улыбалась. Ей нравились суждения отца на подобные темы. Он не часто мог позволить себе порассуждать, потому что женщина, которая была его женой и матерью его дочери, всегда сердилась, слыша его суждения.

Верить нужно только себе, продолжал он, и тогда не наступит разочарование в сильных мира сего. Тогда все будет в порядке.

– Экономия, – вот выход из положения, – рассуждал он. – Мужчина, любящий деньги, – мерзавец, достойный ненависти. Мужчина, не думающий о деньгах, – просто дурак. Он достоин не ненависти, а жалости.

Франни показалось, что он имеет в виду беднягу Поля Керона, его друга со времен, с которых Франни помнила себя; и она решила не уточнять.