М. Таргис - Золотая пчела. Мистраль

Плотно сбитый мужчина среднего роста медленной, уверенной походкой обошел стоявших на сцене актеров, лениво поигрывая полой плаща, остановился в центре сцены, откинул со лба светлую с платиновым отливом прядь. Тяжелый черный плащ, послушный уверенной руке, взметнулся, открывая блестевшую серебром подкладку. Артист произносил резкие, отрывистые фразы, тяжело и авторитетно, словно роняя их в бездонную пропасть, а в гигантском пустом пространстве зала нарастала, усиливалась, оживала музыка – неостановимым тревожным крещендо. Потом зазвучал сильный голос, взвиваясь от высокого баритона до резковатого тенора, и Вероника обернулась к Питеру, широко раскрыв глаза и беззвучно артикулируя: «Wow!» – у нее заложило уши.

В полный голос она сказала «Wow!», когда певец резко замолчал после нескончаемо долгой завершающей ноты, а потом обернулся к режиссеру с неожиданно застенчивой улыбкой и совершенно будничным тоном спросил:

– Пожалуй, сойдет?

Остальные актеры от души зааплодировали, и Вероника могла не беспокоиться, что ее услышат.

– Шикарный голос. Не скажу, что очень уж красивый, на любителя… но парень делает с ним что хочет! Кто-нибудь засекал время, сколько он тянет этот шлюсстон? [6] Schlußton ( нем .) – завершающий звук, заключительная нота в песне.

– Двадцать пять – тридцать секунд, как нечего делать! – ответил Питер с такой гордостью, будто это было его личное достижение.

– Слушай, а Эдлигер никогда не играл в «Камелоте» или чем-нибудь подобном, с рыцарями?

– Вроде нет. Не припомню. Он играл Вальжана, Призрака Оперы, Байрона, разумеется… Никаких рыцарей. Разве что любит исполнять на концертах «Квест» [7] «Quest» или «Impossible dream» – главный номер дон Кихота из мюзикла «Человек из Ламанчи». – арию дон Кихота.

– Байрона знаю, – блеснула эрудицией Вероника. – Только он там явно не блондин.

– Да и без трехдневной щетины, – усмехнулся Питер.

– Но так ему больше идет, – решила Вероника. – Я это просто к тому… Я б посмотрела на него во всем этом рыцарском железе… С его узким ртом и…

– Смотри, что сейчас будет! – подтолкнул ее Питер.

– Еще и танцует! – мечтательно вздохнула Вероника.

– Не всякий ведущий актер справляется и с танцем, – пояснил Питер. – Обычно, когда танец сложный, это делают дублеры…

– А то я не знаю! Черт возьми! – в восторге взвизгнула Вероника, испуганно прикрыла рот ладошкой и виновато оглянулась на смеющегося Питера. – Вот это силища!

Эдлигер на сцене легко поднял над головой героиню, плащ соскользнул с плеч ему за спину, бугры мышц перекатывались на обнаженных руках. Оба громко смеялись. Девушка так же легко спорхнула на пол, и Эдлигер весело осмотрелся.

– Так и не вставили в текст?

Над сценой грянул хохот.

Вероника вопросительно посмотрела на Питера.

– «Семейная» шутка. Она каждый раз взвизгивает, никак не может удержаться, а он каждый раз успокаивает ее, мол, не бойся, не уроню. Ну и после восьмого раза он стал предлагать включить и визг, и слова в либретто.

– Но героиня-то у вас не худышка!

– Да уж, тебя бы и я вот так подбросил! – Питер с удовольствием осмотрел тонкую фигурку Вероники.

– Ну нет, это я доверю только вашему Шаттенгланцу, – возразила девушка.

– Больше я тебя сюда не приведу, – пригрозил Питер.

– Приведешь-приведешь, – Вероника снова приблизила лицо Эдлигера в камере. – Нравится мне этот парень! Ему ведь должно быть уже за сорок?

– Бери выше! – мстительно ухмыльнулся Питер. – Лет сорок шесть – сорок восемь. Он же лет десять вообще не играл.

– Пустишь меня еще раз на репетицию – я подругу приведу? – спросила Вероника.

– Я тебе еще экскурсии должен водить? Меня уволят!

– Да ладно тебе ревновать! – хихикнула Вероника. – Сорок восемь для меня – ужас! Да и с ориентацией неясно.

– Почему же неясно? – фыркнул Питер. – Как раз все ясно.

– Тем более. Я его подруге показать должна. Он… ну, как бы ее рыцарь.

– Не знаю, – Питер выпрямился, придерживаясь за спинку стула Вероники.

– Да не жмись ты, сядь рядом, – разрешила девушка и подвинулась.

Питер с готовностью обхватил ее руками – иначе вдвоем на одном стуле было никак не поместиться.

– А почему он не играл-то до сих пор?

– А черт его знает. Вроде была какая-то травма на сцене…

– По всему судя, он в отличной форме!

– Что-то с ним не то, – серьезно сказал Питер. – Или именно это шоу у него не ладится. Или он как-то слишком легко к делу относится. Хотя, казалось бы…

– Погоди, – Вероника вытянулась вперед, снова делая в окошке камеры крупный план. – С ним точно что-то не так. Лицо совершенно белое. И так резко…

Она мягко высвободилась из объятий Питера, сдвинулась на самый краешек стула, словно готова была в любой момент вскочить и куда-то бежать – на помощь?

Светловолосый мужчина вышел на авансцену, опустив глаза и сжимая пальцами переносицу, потом глубоко вздохнул и, оглядевшись, объявил:

– Это мы сегодня пропустим.

И, на ходу снимая и аккуратно складывая плащ, он ушел со сцены.

Вероника и Питер недоуменно переглянулись.

Тонда Яновка, директор Йоханнесталь-театра, поднял глаза от документов, которые просматривал, когда дверь распахнулась без всякого предупреждения или стука, и в кабинет вошел, широко шагая, Аксель Эдлигер.

– Ты хотел со мной поговорить.

Актер решительно придвинул к столу стоявшее в углу кабинета кожаное кресло и сел в него. Теперь на нем была расстегнутая на широкой груди клетчатая рубашка с коротким рукавом; светлые пряди, еще влажные после душа, липли к высокому лбу. Тонда, тонкий, сухой, с седеющими усами на узком лице, уставился на Акселя без особого энтузиазма.

Артист потер лоб кончиками пальцев и посмотрел на директора театра.

– Тонда, у тебя выпить не найдется?

– Не найдется, – холодно ответил Яновка.

– Не верю. Ты же должен угощать каких-нибудь важных персон, уговаривая их подписать какие-нибудь важные контракты…

– Я на работе! – рыкнул Яновка. – Ты, между прочим, – тоже. И ты еще смеешь задавать такой вопрос после того, что устроил на репетиции?

– Я устроил?

– Я уже начинаю жалеть, что обратился к тебе, – Яновка поправил косо лежавший на столе карандаш. – Мне сказали, сегодня на репетиции тебе стало плохо?

– Это сильно сказано…

– Или что? Ты внезапно забыл весь текст?

– Музыку! – усмехнулся Аксель, вспомнив старый театральный анекдот. – Нет, я просто как-то ненадолго выпал из реальности…

– Ты постоянно опаздываешь. И ты уже который раз срываешь репетицию.

– Было бы что репетировать! – огрызнулся Аксель. – Возимся с какими-то разрозненными кусками в ожидании твоей техники, которая упорно остается понятием чисто виртуальным. Я не привык так работать!