Александр Рей - Буквоед

– Никогда об этом не думал. Но если хочешь почитать, для тебя подберу какую-нибудь из записей.

– Очень хочу! Мне на самом деле интересно, на что они в оригинале похожи. Я, как и все Ваши читатели, вижу три-четыре процента из написанного. Ваши истории полны настоящих переживаний, на которые способен только Человек. И на нескольких страницах журнала со статьей хранятся эти самые переживания “высокой плотности”. Они сгущены до предела. В каждой строчке часть жизни. Поэтому, читая их, можно захлебываться слезами и уже через мгновение смеяться истерическим хохотом… Вы пишете истории несколько дней практически без остановок, а на его чтение в журнале уходит не более пятнадцати минут…

– Что-нибудь подберу… – еще раз повторил я, как всегда от похвалы чувствуя себя неуютно.

В тот же вечер, перед тем, как с головой окунуться в писательский запой, решил покопаться в архиве черновиков и выбрать пару записей для Леши. У меня их было не так много – только то, что написал здесь. Не буду же я, переезжая, таскать с собой все эти стопки исписанных листов. Дома, в своем родном городе, я храню записи в специальной комнате, благо места хватает. А в этой квартире все умещается на двух полках книжного шкафа.

За полгода моего пребывания здесь у меня накопилось двадцать две статьи. Сегодня сяду за двадцать третью.

Все черновики были аккуратно разобраны по папкам. Отобрав девять более-менее подходящих, я решил их просмотреть, предварительно заварив кофе и насыпав в блюдце печенья. Каких-то особых критериев, по которым запись должна подойти для чтения Лешей у меня не было. Наверное, мне просто должно захотеться, чтобы он ее прочел. Почему-то для меня было важно, чтобы он оценил работу целиком. Меня заинтересовала его идея с опубликованием историй в виде полноценных рассказов. Почему-то до него ни мне самому, ни окружающим меня людям такое в голову не приходило.

До этого мне ни разу не приходилось заниматься ими после того, как работа над статьей завершена, не возникало надобности. По сути, черновики мне были ни к чему, но выкинуть их не разрешала жена. Так и приучила бессмысленно складировать их, отяжеляя жизнь дополнительным грузом прошлого.

Макая печенье в кофе, с аппетитом уплетая получившуюся “кашицу”, я пробегал глазами по чернильным закорючкам. Мой почерк, аккуратный, ровный в обычной жизни, на этих листах был таким, будто и не я писал вовсе. Потому что, честно говоря, когда до краев наполнен образами не до красоты – успеть бы все записать. Но все было не так плохо, как я думал, Леша, скорее всего, вполне сможет понять текст. Из минусов – полное несоблюдение знаков препинания, уйма орфографических ошибок, да еще вдобавок у некоторых слов “проглочены” буквы. В спешке я не слежу за тем, КАК пишу, главное ЧТО пишу. При работе с чернилами главное – обозначить общий смысл. А недочеты… Можно и не замечать. Ну да ладно, я же не думал, что эти записи вообще кто-то будет читать

Где-то через час работы я остановился на папке с надписью “Теплые воды любви”. Из всего, чем я располагал, именно эта история в тридцать с лишним страниц показалась наиболее достойной внимания. Облегченно вздохнув, я стал раскладывать на полу чистые листы…

Среда. Около полуночи. Я выхожу из душа, побритый и свежий. В комнате “творческий беспорядок”. Ступать приходится аккуратно, чтобы не помять разложенные на полу листы. Почти весь ковер завален только что рожденными записями. Я их никогда не складываю в стопку, потому что на листах часто встречаются пометки и удобнее видеть перед собой сразу все страницы. Начинается этап отсеивания лишнего.

Через какое-то время я вдруг замечаю, что помимо своей воли, неосознанно, обращаю внимание на допущенные в тексте ошибки. К моему удовольствию, запятые, точки и тире стоят там, где им, по моему разумению, и положено находиться. Ни одной буквы в словах не “проглочено”. Орфография вполне сносная. Что, не скрою, меня очень обрадовало. Значит, не такой уж я и безграмотный. А то стыдно с моим опытом так писать…

После недолгих раздумий решаю поделиться с Лешей новой статьей. Уверен, он оценит.

– Андрей Иванович, вы серьезно?! – не верит он своим глазам. – Это статья, которая вот только-только… еще свет не видела… и не читал никто?

– Ну почему никто – редактор журнала уже получил образец, – немного смутился я, не готовый к такому восторгу. – Завтра с утра она выйдет в “Роулинг Стоун”.

– Здорово! – выдыхает он. – И это тот самый черновик, из которого статья получилась.

Я сдержанно киваю.

– Круто! Вы уверены, что он вам не понадобится ближайшую неделю?

– Уверен. И даже ближайший месяц. Читай спокойно, если конечно, в почерке моем сможешь разобраться.

Леша аккуратно, словно держит в руках хрупкую драгоценность или древний текст, готовый в любой момент рассыпаться в пыль, открывает папку, начиная бегать взглядом по строкам.

– Все отчетливо и понятно, – уверяет Леша, и на какое-то время погружается в описанную мной историю. Я сижу тихо рядом, наслаждаясь витающей в стенах вокзала жизнью.

– Не поверишь, но я решил дать тебе последнюю запись, потому что в других столько ошибок, что их читать невозможно. Будто я не журналист, а второклашка какой-то. Стыд и срам, – честно признаюсь я.

– Да что вы, Андрей Иваныч… Для меня это не имеет значения. Мне ж главное суть. Я читаю сейчас, и мне ваши ошибки совершенно не мешают.

– Это потому, что их там почти нет.

– И я о том же… – поддакивает Леша мне. И по тому, как он это делает, я понимаю что милиционер, который вряд ли блещет знанием русского языка, просто не хочет меня обижать. – Да и вообще, дались вам эти ошибки. Для этого редакторы и корректоры есть – вот пусть и исправляют.

Я посмотрел на Лешу – он, как и прежде, бегал глазами по страницам.

– Дай-ка гляну… – прошу я его, и принимаю без особой охоты отданную мне папку с черновиком.

– Дались вам эти ошибки? – повторяет он тихо, и отворачивается, чтобы не мешать мне.

Я изучал свои записи внимательно, слово за словом. Вот мои пометки карандашом – что-то зачеркнуто, что-то втиснуто между строками. Но вот… удивительно! Я чуть не подскакиваю на месте!

– Леш, извини, но я домой сейчас пойду. И… папку с собой заберу.

Он тяжко вздыхает:

– Ну, Андрей Иваныч, что вы так расстраиваетесь?! Это так важно? Вы писатель, а не лингвист!

– Не в этом дело, Леш. Извини еще раз, – и ухожу.

Я, сам не пойму зачем, специально оттягиваю момент, когда сяду разбираться в этой ерунде. Иду ставлю чайник. Делаю на скорую руку салат из пекинской капусты, крабовых палочек, кукурузы, брынзы и сметаны. Но так и не притрагиваюсь к получившемуся чуду, сложив еду в холодильник. Лишь делаю кофе с молоком и нарезаю на тарелочку оставшийся сыр. Я всегда в еде больше остального любил сочетание сладкого и соленого.