Дмитрий Иванов - Временные неприятности (сборник)

– Думали, меня можно легко обмануть? Видите, я сумел откопать, что вы по профессии, кстати, нежелательной ещё с 2030-го, литературовед. Мало того – пушкинист. Вы оказывали активное сопротивление властям во время плановой зачистки в Михайловском. А потом избежали ответственности, удалив чип государственного доверия с помощью хирургического вмешательства, уничтожив тем самым важные сведения о своей противоправной деятельности. Вы так и не признались – у вас была дуэль с бароном?

– Хорошо, комиссар. Не стану более отрицать очевидное. Это была именно дуэль. И я убил на ней не просто сына Шарля Мари Лотера, короля отходов, а прямого и единственного потомка Жоржа-Шарля Дантеса.

– Вы мстили за Пушкина, профессор? Да вы просто псих… И это сейчас, когда европейская культура наконец-то торжествует над психологией угнетённого славянского раба.

– Дело чести, – почти прошептал Сергей Ланской и отвернулся к стене. – Двести лет прошло…

Гуманные законы Евросоюза запрещали не только смертную казнь, но также и не давали возможности личности, получившей высшую меру наказания, страдать в изоляции до конца дней, находясь в разуме. Завтра временно лишённому права гражданина сделают инъекцию, и он перестанет испытывать неудобства и муки, вызванные изоляцией от общества. Комнатному растению безразличны интересы людей.

«Как всё-таки далеко ушло человечество в своём благородном желании угодить отдельно взятой личности, – подумал Эжен, опасаясь, что где-то рядом работают мыслеуловители. – Бедный Ланской», – это уже для себя после того, как была выставлена защита второго энергетического уровня.

Покидая здание Нелинейной Сопричастности, комиссар вновь вспомнил глаза осуждённого – столько в них было какого-то непонятного превосходства, что это не давало Сваровски успокоиться. «Надо будет найти книги Александра Пушкина, – решил он для себя. – Не зря же всё его творчество категорически не рекомендовано для чтения…»

По утрам его заедала тоска. После бегства шута Бал а’Киряефф в сортире по утрам никто уже не пел, а самому Киртепу голосить на весь замок не полагалось по штатному расписанию. Да и откуда голосу взяться с этой привязчивой, как безродная сука инфлюэнцей. Не голос, а сопение невнятное. Уже которую неделю.

Россефорп присел на парковую скамейку, прикованную к капитальной стене толстыми цепями, обладающими невероятно-густым тягучим басом, будто иерихонъ луженой глотки регента герцогского народного хора Михатурецкого уезда Залежаловской волости герцогства Олд-Бания. Вот вам и цепи, как говорится – кому металл дурной, да почище струн Эоловых, если с умом-то да воображением недетским.

Россефорп Киртеп служил водяным у герцога Альбы, а потому неотлучно проживал в резиденции сюзерена – замке Албена Рифеншталь, названного так в честь матушки владельца. Замок торчал посреди Олбани Приштины, столицы его, Киртепа, многострадальной Родины. Вздыбившимся пупом торчал – укором неаккуратно сработавшей акушерке-природе.

Пару веков назад столицей герцогства считался острог Лесополосово. Это в переводе со старо-фламандского, а на самом деле название звучало немного иначе. Где Пьежтам Льеж – примерно так. Однако участившиеся набеги голландских нетрадиционалистов, заканчивающиеся, как правило, резким падением нравов и напряжения в сети переменного тока, заставили тогдашнего правителя переехать подальше от границы – туда, где кедровый бамбук щедро одаривал болотистые берега лесных озёр перезревшими плодами и кургузой листвой, осыпающейся будто перхоть при частых грозовых явлениях.

Здесь тоже не было полного спокойствия. Нередко серый вервольф смятенный гулял близ старой резиденции герцога Альбы с папиросой «Дукат» в желтоватых клыках. Ему не спалось и страстно желалось парного мясца не забеременевших покуда овец. Но стада давно дремали по охраняемым овинам, мерно мурцуя во сне травяную жвачку и отрыгая горьковатым насыщенным амбре полыни и мелиссы. А что ж вы хотели – мята этим летам удалась, росла и вверх, и вширь, и вбок… и даже завивалась кокетливой спиралью.

Тоже – не лучший образчик верноподданности. И всё же родной альбанский оборотень куда как более по душе, нежели не всегда верно ориентированный голландский хрен… или, там, турнепс.

Многие спросят, отчего, де, герцогство Олд-Бания названо автором многострадальным. Отчего вдруг, и откуда у автора этого, с позволения сказать, такая недостаточно расхожая (в общепринятом смысле) информация?

Отвечу, не стану томить – жить в одном государстве с семейством Альба – страдать от недостатка информации, тыквенных семечек и желудочного сока, который откачивался в качестве налога для нужд армии безработных оглоедов, проживающих в клинических апартаментах на полном государственном обеспечении – разве этого мало, чтобы считаться не совсем благополучной державой на фоне передовых монархий и даже отсталых доминионов, вроде Рэд Хот Калифорникэйшена? Вот и я том же.

Водяной – должность придворная, уважаемая, денежная. И всё бы хорошо, да не везло Киртепу по женской части. Вернее, не так: сначала (по молодости) везло, а потом перестало, будто он лимит какой-то раньше времени выбрал.

Была у него жена, супруга, супружница, подруга, шкура, тварь подзаборная, звёздочка зимняя, мышь пескоструйная… Она всегда говорила, что не любит супруга, а он отвечал ей взаимностью по мере своих далеко не бесконечных сил. А развестись – никак! В герцогстве по законам, тянущимся ещё со старика Ноя, никаких разводов (кроме карточных и при игре в кости) не полагалось. Опостыли супруги друг другу до горьких соплей, а жить всё едино – вместе приходится. Закон такой.

Любовницы оттого и заводились легко, будто блохи на немытом теле, что конституцию Альбании никто менять не желал, а на внебрачные игрища все смотрели сквозь пальцы. Но Россефорпу всё мало было. Девицы неблагородного лёгкого поведения давно перестали занимать его усталое от разврата воображение. В изобретательство водяной ударился. То колесо на водяную мельницу приладит с ременным приводом к генератору случайных чисел, то подводный дом-студию примется строить, а то… Впрочем, о том речь впереди.

Парк на территории замка выглядел вполне державно и пристойно, хотя и был невелик размерами. Начинался он от стены главной башни, занимал весь внутренний двор с восточной стороны и обрывался практически у самых ворот. Вековые дубы-колдуны, платаны-великаны, сосны корабельные, кусты можжевеловые оплетались плющом лиановидным и виноградным дичком иссиня-радикальной расцветки в пору интенсивного ночного свечения. Киртеп любил гулять в этом почти лесу, полном белок, дятлов и дрессированных гномов-лаборантов, занимающихся аэрологическими очистительными процедурами на основании личного опыта и предсказаний герцогской службы телепатической метеорологии.