Дмитрий Иванов - Временные неприятности (сборник)

Повар герцога играл на Альбе, как на альте, вводя господина в состояние неслыханного сибаритства. Он плохо понимал язык Сервантеса от Сааведры и ещё хуже говорил на нём. Именно по этой причине Киртеп частенько не мог сообразить, о чём идёт речь, коли уж шевалье Шпинат начинал объяснять концепцию устройства системы пищеварения, препарируя зазевавшихся лягушек, камердинеров и горничных; первых острозаточенным ножом, всех иных – остротой «хумор де френч».

– Сперции и пьяности – вот есть секрет гладкий кожа на графски животный дух. Мелко мели пармезьён на духовой мелниця… Се вальенс, жё па си жу!

Пока суть да дело, столы начали пустеть вслед за конференц-залой (надоумил же Господь Альбу придумать такое дикое название, чем ему банкетный-то зал не нравился?!) – гости разбивались на небольшие группы и расходились изучать спальные помещения замка Албена Рифеншталь. Водяной упустил момент начала конца, но это его не уберегло от греха.

Киртепу досталась ведьма полей и огородов, дама, прекрасная во всех отношениях, если не считать дефекта речи (барышня совершенно не могла произносить букву «л», что придавало её акценту восточный шарм страны древних мудрецов. Величали ведьму не то Псения Вобщак, не то Эс Кей Тина Канделябри. Россефорп много выпил, потому и не запомнил.

– Рюбрю, рюбрю… – шептала белокрылая Жужу (так называли всех придворных дам по старинной альбанской традиции – чтоб не путаться с именами) Киртепу в ухо настолько настойчиво, вязко и приторно сладко, что его очень быстро стошнило. Но нет худа без добра, как говорится – на следующее утро он чувствовал себя превосходно. Даже овсянку ел с удовольствием: напоролся так, что весь день потом мучился желудочно. Не зря в Олд-Бании говорят, что все неприятности приходят от тебя самого, и только армагеддец – из МВФ (мировые виртуальные финансы).

Услуги, которые оказывал почтовый департамент герцогства, были самыми разнообразными. В прейскуранте значились не менее двух десятков пунктов. От «переслать письмо/копию письма» до «переспать с автором/родственником автора письма». Россефорп воспользовался тем, что в связи со служебной инструкцией ему полагалось в месяц сто пятьдесят конвертов с оплаченной услугой отправления, и разослал краткое описание своего детища по инстанциям и частным компаниям.

Ответ был получен только один, да и тот, скорее всего, по ошибке. А герцог после удачной, казалось бы, презентации молчал третью неделю. Будет ли государственная поддержка, Киртеп не знал, потому и развил бурную деятельность во всех возможных направлениях.

Раз уж появилась насущная необходимость во что бы то ни стало переламывать ситуацию, то Киртеп решил обратиться к важнейшему, как утверждал пока ещё ныне не покойный Альба-старший, из искусств.

Синематограф – штука удивительная. Тут тебе и юмор такой, что обхохочешься, здесь же и трагедия слезодавильная. Россефорп Киртеп хорошо помнит, как впервые с синема столкнулся. «Фантомаса» до дыр засмотрел – так, что у героя вместо уха чёрное отверстие на идеальном поле белой простыни оказалось. Это вам не сухарики тайком на сеновале хрумкать, здесь серьёзная история телекинеза, настоянного на Пиросмании.

Собрал Россефорп все сбережения и заказал клип-фильму рекламного свойства о своём чудо-аппарате. Мастер постановочных сцен оказался не очень жадным. Взял он ровно всёи ни пфеннига больше. По-божески поступил, что и говорить. Вошёл в положение и вышел из него без особого труда.

Остался Киртеп без средств к существованию да бытию, которое определяет сознание. Так что теперь сознание стало определять нечем, а посему Россефорп начал вести бессознательный образ жизни, надеясь лишь на олдбанский авось да на милости герцогские.

А рекламный клип-фильма был размножен и направлен для всеобщего пользования в адрес народных менестрелей-продюсеров. И привела сия промоушн-акция к неожиданному результату – на очередных торгах Приштинской товарно-сырьевой биржи поползли вверх цены на дюралевые змеевики и ёмкости из нержавеющей олдбанской стали.

Но на этот факт тогда мало кто из аналитиков обратил внимание. То ли дело оказалось в том, что капитал капиталу – Карл, Маркс, Энгельс, Прудон и Абрамович в одном неподкупном лице адепта от финансовых влияний; то ли брокеры биржевые и каталы консалтингово-фьючерсные спешить с выводами не рискнули.

Но, тс-с-с, не станем и мы забегать вперёд Шумахера, как говорили ещё недавно механикусы конюшни маркиза Феррари. Маркиз большой шутник. Оттого-то он и конюхов своих механикусами называет, как недавно казнённого за ересь и казнокрадство гранд-техника Его Высочества Треандофила Пятиримского. А Шумахер – это самый быстрый рысак мессира Феррари откуда-то из германских земель, вроде бы, из Хюрт-Хермольхайма, не к ночи он будет помянут. Самый быстрый до недавнешних шпор, теперь же – улёгся спать на лавровую подстилку. Почивает. Правда, его ещё иногда выводят из конюшни, задают корму и заставляют кружить по двору замка на потеху ребятне из предместий Вёрджина, Катэрхема и Катьюши. Но это совсем не то, согласитесь.

Здоровье Киртепа в процессе борьбы за внедрение изобретения сильно пошатнулось. Нервы стали ни к чёрту. е, что он мог себе позволить, это два ведра настоящего кислородного голодания. После процедуры нестерпимо хотелось спать, независимо от времени суток. А сны начинали сниться цветные, красочные и, как утверждал лечащий врач, вещие. А ещё он говорил так:

– Сны по своей сути – то, что происходит в параллельном пространстве. Просто нужно знать, как туда попасть и каким образом донести информацию до тамошних обитателей, а потом ещё и вынести. Впрочем, пёс с ним – «попасть», главное – как донести и вынести! А то начнёшь их загрязнением окружающей среды пугать – дескать, скоро питьевой воды на планете не останется – не поверят сначала! Потом пошлют куда подальше. Такое вынести трудно. Не пробовали?

– Но унывать никогда не следует, – говорил доктор, – нужно всякий раз стараться быть веским в своих увещеваниях, каких бы витаминов тебе это ни стоило.

Правда ли, нет ли, но однажды в таком вот лечебном сне Россефорп угодил к герцогу в гости, только не в замок Албена Рифеншталь, а на какой-то экзотический остров в океане, боли, моя рана – Бал и . Но что, спрашивается, взять с параллельного пространства, являемого в полудрёме терапевтических камланий?

С лазоревых небес замечательного тропического наддува лилась песня «Моск о вский кокон, негасимый свет…» Альбанский, старо-олд-банский? Непохоже… И тут вопрос, который встал неожиданно:

– О чём поёшь, любезный? На латыни?