Александр Жорницкий - Бомба для ведущего (Антиоружие)

– А олияи кашки?

Йоська помог Славику сесть на землю, а сам вернулся в жаровню, нашел в известном ему месте пол-литровую бутылку, набрал из бака олию, а с кучи – кашки и двинул к Славику, похвалив себя за предусмотрительность: дескать, взял олию целую бутылку, которую поделит на контрибуцию и врачу за лечение Славика. При помощи штыка быстро закрыл дверь и, взвалив его на плечи, пошел медленным шагом. Часто останавливался, садился на землю, отдыхал пару минут, вставал и с ношей на плечах двигался по бесконечному, как ему казалось, пути. Отдыхая в очередной раз, услыхал в ночной тиши фырканье лошади и стук колес, схватился и побежал на дорогу. При неярком свете появившегося на небе тонкого серпа молодой луны он увидел большую белую лошадь, медленно тащившую четырехколесную повозку, на которой балагула, сидя, дремал. Йоська хорошо знал лошадь и ее хозяина, менявшего в окрестных селах рыболовные крючки, поплавки, свисточки и другую мелочь на тряпье и негодную металлическую посуду. Он остановил лошадь и обратился к балагуле:

– Дядя Мехел, я сын Срулика, что в алейне работает, мы с товарищем заблудились, он ногу подвернул, подвезите нас.

– Мало вас отцы по жопе шлепают, так поздно гуляете. Подвезу, садитесь. Пока шел этот разговор, Славик на одной ноге уже доскакал до повозки, Йоська помог ему взобраться и сам сел. Лошадь тронулась.

Он слегка укололся шилом, очнулся от воспоминаний, оглядел ровный на халяве сапога шов, заселил новую дратву и принялся шить, но в голове мелькали все новые и новые картины прошлого. Он хорошо понимал, визит посланца от Славика был не случайным: сражающемуся в остатках повстанческой армии за свободную Украину с превосходящими силами войск НКВД, находясь с ними в постоянных кровавых стычках, вряд ли ему сейчас нужны элитные хромовые сапоги. Что-то Славику надобно другое, для Йоськи сейчас непонятное, но он уверен, явится сам, дорога проложена. Образ верного друга не исчезал. Вспомнил прощание возле военкомата, когда, простившись со всеми, отозвал в сторону друга, на шесть месяцев моложе его.

– Немцы скоро возьмут Львов, батьки остаются, помоги, если будешь на месте и сможешь.

Они еще раз обнялись, уже идя к машине, подумал: «Хорошо, что старший брат на фронте, а сестра уехала с семьей дяди Семы».

С первых дней прихода немцев во Львов начались стихийные еврейские погромы и грабежи. Видимо, кто-то хорошо знал политику Гитлера и к этому готовился, но вскоре в городе воцарилась относительная тишина, на улицах появились немецкие патрули, а чуть позже – украинские полицаи. По городу поползли слухи о поселении всех евреев в одно место, гетто. Сруль с женой поспешили все необходимое сложить в два небольших, легких мешочка и в удобный момент двинуть малоизвестными стежками к другу в село, а при его помощи в глухие места гор. Но этим планам не суждено было сбыться. На стук в окно хозяин открыл дверь и впустил в сени молодого высокого парня, которого в темных сенях не разглядел, а когда вошли с ним в комнату, ахнул от удивления: перед ним стоял Славик, одетый в незнакомую ему форму с белой повязкой на рукаве, где изображен какой-то паук. Тот посмотрел на Срулика добрыми глазами мальчишки Славика, моргнул и заорал:

– Кто здесь проживает?

– Койфман Сруль с женой.

– Верно. Собирайтесь, даю вам десять минут, – нагнулся почти к самому уху и добавил: – Берите все, что нужно, жду на улице, надо торопиться.

Они вышли, и он снова заорал:

– Гайда, жиды пархати, на подводу. – Он сел возле кучера, велев им прилечь. Из соседних еврейских домов выглядывали испуганные лица будущих жителей гетто. Упитанные, вовремя напоенные и накормленные лошади по первому окрику сидящего рядом со Славиком молодого хлопца рванули с места и быстро зацокали копытами по древней дороге, идущей мимо больших поселений через речушки и леса. Вечером, заехав в лес, остановились, Славик достал из мешка крестьянскую одежду и велел им переодеться, они молча взяли одежду и удалились в ближайшие кусты, а когда вернулись, внимательно оглядел их в еще не наступившей темноте и, довольный видом обычных селян, улыбнулся. Он достал из плетеной корзины хлеб, лук, соль, куски вареной курицы, яйца и два куска сала, один из которых отдал напарнику, а другой оставил в правой руке.

– Дядько Срулик, титка Молка, повечеряйте, – сказал и, взяв в свободную руку хлеб, принялся аппетитно кусать сало.

Целую ночь ехали полями и лесами, а только утром, когда первые лучи солнца пробовали сжечь появившийся в долине туман, въехали в небольшое село, где им навстречу гнали мелкое стадо коров и босоногие пастушки суетились, разгоняя их для проезда подводы. Славик прилег и не очень громким голосом пытался петь, изображая пьяного еще с вечера мужика. В полдень они ехали через лес, остановились у протекающего здесь ручья, решив дать лошадям отдых, покормить их и напоить да самим перекусить. Вечером, когда хозяйки кончили доить коров и на кухнях ужинали теплым молоком, въехали в маленький хуторок с небольшими, спрятанными за вишнями, беленькими хатками под соломенными крышами, разбросанными по невысоких холмах. Возле одного из таких домиков остановились, быстро разгрузились. Ожидавшая гостей хозяйка спешно накрыла стол, подала горячие, жаренные в печи караси с икрой, хлеб, яичницу, малосольные огурчики и бутылку самогона. Славик налил водку в граненый стакан чуть больше половины, кивнул Срулю, выпил, откусил кусок огурчика, снова наполнив стакан, передал ему. Все по чуть-чуть выпили, поужинали и улеглись спать. На рассвете Славик пришел к старикам, спавшим в другой половине хаты, и сказал:

– Мне пора, здесь вас никто не тронет, хутор полностью наш, он не знал ни польской, ни советской власти, да и немецкой не узнает. На всякий случай в хате есть потайной ход, через него сможете выйти в гущу леса, где схрон с большим запасом еды и воды, там возможно пересидеть. Хозяин воюет у нас, хозяйка бездетная, подкину ей пару нетипичных еврейских детей, мальчика и девочку, будет и вам веселее…

И стали жить они в этом крохотном, забытом богом хуторке, где обитали очень свободолюбивые украинцы-труженики в двадцати одинаковых хатах, не прячась и особо не разгуливая. Лес, находившийся рядом, снабжал хуторян дровами, ягодами, грибами и дичью, а быстро текущая чистая речушка – рыбой. В ней водились форель, сазан, карась, судак и окунь. Кругом в достаточном количестве росли дикие травы, на которых с ранней весны до поздней осени выпасали скот и косили их на сено. Полей для посевов почти не было, сеяли в основном рожь, ее мололи на жорнах и пекли хлеб, добавляя в муку молотые дубовые желуди. От урожая до урожая зерна не хватало. На домашних огородах выращивали картофель и другие овощи. Свиней не держали, на желудях и овощах в год выкармливали по одному поросенку, которых резали на Пасху или Рождество. Хуторяне, заботясь о своем и домашних животных здоровье, собирали лекарственные травы, сушили их в навесах и прятали на зиму. Был в хуторке свой лекарь, человек, прослуживший много лет в военном госпитале и усвоивший приемы оказания первой помощи, но большой знаток лекарственных трав. Он имел календарь сбора, и по его команде хуторяне в одно и то же время приступали к их заготовке. Перед большими праздниками хуторяне организовывали две-три подводы, загружали их продуктами, сушеными грибами, травами и отправляли для реализации на рынок большого города, где, выручив деньги, покупали праздничную одежду и олию, повседневное одеяние шили сами из домотканого полотна.