Алексей Резник - Стеклянная любовь. Книга 2

– Ты что орешь так, Славян?! – широко обрадованно улыбался и близоруко щурился на друга Андрюха. – Случилось что ли что у тебя?

– Да тебя просто не ожидал увидеть – говорили же, что не раньше середины января тебя выпишут, а тут ты – как Христос явился, честное слово!! – взахлеб говорил Богатуров, крепко пожимая широкую мозолистую ладонь своего неожиданного спасителя (в чем он не сомневался ни секунды). – Перед Новым Годом и без «копья» остался – представляешь?! Я, честно говоря, Андрюха… – он несколько растерянно и смущенно умолк.

– О чем разговор, Славян?! У меня две «штуки» остался в «заначке», так что – живем! – Малышев еще раз хлопнул Богатурова по плечу крепкой крестьянской рукой. – Неужели ты полагал, что я останусь в больнице слушать стоны и хрип тяжело больных соседей по палате, и брошу верного друга на произвол жестокой безденежной судьбы в Новогоднюю ночь?! Нет ничего страшнее, чем оказаться без копейки денег накануне ночи с тридцать первого декабря на первое января, особенно такому талантливому человеку, как ты, Славка! Пойдем сначала в столовую, а уже там, на сытый желудок и подумаем хорошенько – что нам предпринять дальше! Надеюсь – ты не возражаешь против моего плана?

– Ничуть, дружище! – и Славка счастливо рассмеялся, прыгая через две ступеньки вниз по лестнице вслед за Малышевым, немного тревожно вслушиваясь в отзвуки своего недавнего радостного вопля, эхо от которого, хотя и заметно слабее, но, тем не менее, по прежнему продолжало служить противоестественным акустическим оформлением лестничных пролетов факультетского здания…

Эхо несдержанного, а, главное – неосторожного, дурного вопля Славы Богатурова оказалось услышанным и в других местах, в частности – под разлапистыми темными кронами, среди густых переплетений стволов и ветвей, в толще слабого зеленоватого полумрака и одуряющего хвойного аромата одного из оккупированных Пайкидами районов Сказочной Руси. Район или, если точнее, Ярус являлся приграничным – совсем рядом начинались Вечность, Мрак и Пустота. Поэтому здесь Пайкиды создали Большое Кармическое Окно, способное принимать тысячу доноров в секунду. И именно здесь стояли, готовые к массовой переброске, отборные части охотников за донорами. От Мира Идиотов или Солнечной Земли, а конкретно – от Рабаула, их отделяла совсем-совсем тонкая перегородка. Одна из Хрустальных Боярынь невольно вздрогнула, услышав прозвучавшее эхо, и испугалась, что кто-нибудь из проницательных и жестоких командиров заметит, как она вздрогнула и обязательно сумеет сделать по этому поводу неизбежно верные выводы.

Эхо крика Славы Богатурова вызвало во всем Ярусе долго не утихавший, мелодичный перезвон – от самых серых картонных низов до ослепительно сияющей осколками окаменевшей радуги верхушки.

Трое рабочих, добывавших густую прозрачную смолу из глубокого смоляного колодца при помощи нехитрого приспособления, немедленно бросили тяжелое и нудное занятие и, неподвижно замерев, принялись прислушиваться к доносившемуся сразу со всех сторон звону. Прикрепленный за ними колодец располагался на крохотной полянке, окруженной почти непроходимыми хвойными зарослями, образующими непроницаемый полог над полянкой и колодцем. Неподалеку от полянки соединенный с нею потайной тропой на массивных сваях возвышался огромный бревенчатый барак под двускатной крышей, где ночевали две сотни рабочих, и куда всем им необходимо было возвращаться за полчаса до отбоя на обязательную перекличку. В случае опоздания к её началу следовало только одно наказание – расстрел металлическими шариками из рогаток, с последующим сбросом получавшихся обломков вниз – на Истинное кладбище к страшно злым и всегда голодным сторожевым оранжевым медведям.

– Звенит не в ухе? – нарочито индифферентно спросил бригадир тройки, наклонив голову к правому плечу.

– Нет, Ян! – твердо не согласился с бригадиром один из рабочих. – Это звенит в лесу – начинается Праздник. Точно. Скоро нужно будет ждать новичков!

– Ведьма в хрустальной карете по дороге из лунного света снова отправится на охоту за дураками! – мрачно процедил сквозь зубы второй рабочий.

– Вроде нас с вами! – усмехнулся человек, некогда бывший директором фабрики ёлочных игрушек Яном Шустеровичем Вальбергом, клоня большую лысоватую голову еще ниже к правому плечу.

Рабочие промолчали, так как бригадиру им ответить совершенно было нечего – в свое время они оказались именно такими похотливыми дураками, и который уже год продолжали расплачиваться за свои дурость и похоть. Причем нравственные муки, как обычно случается в подобных ситуациях, не шли ни в какое сравнение с физическими страданиями, сопряженными с нечеловеческими условиями труда на овощных плантациях и в смоляных рудниках. И особенно тяжело на душе у пленников Страны Окаменевшей Мерзости (таковым было одно из ее многочисленных, популярных среди пленников, названий) становилось в канун Новогодней ночи – в очередную годовщину их появления здесь. Но ничьи душевные страдания, одолевающие узников этого ужасного плена, не шли ни в какое сравнение с тем, что творилось в душе Яна Шустеровича Вальберга – истинного виновника того, что все его настоящие товарищи по несчастью делят с ним несчастье исключительно по его вине.

Декан философского факультета доктор философских наук, профессор Гуйманн Павел Назарович с дико озадаченным выражением на хитроумном лице отложил в сторону длинную докладную записку старосты выпускного курса о регулярных фактах законспирированного распития жигулевского пива студентами-пятикурсниками во время чтения лекций ведущими преподавателями факультета. Гуйманна столь сильно озадачило, разумеется, не содержание фискальной докладной – одного из ведущих философов города крайне напугал и заинтриговал недавно раздавшийся за стенами деканата вопль, различными вариациями продолжавший свое хиреющее существование уже в течение пяти минут и никак не утихавший вопреки всем законам акустической физики. Так и не дождавшись, когда же он, наконец, окончательно утихнет, декан расслабленно откинулся на спинку рабочего кресла и нажал кнопку вызова на аппарате селекторной связи. В кабинет моментально влетела неказистая, хотя и молоденькая, секретарша:

– Звали, Павел Назарович? – задала она глупейший из наиболее возможно глупых в данной ситуации вопрос.

Павел Назарович посмотрел на секретаршу с выражением, вполне соответствующим заданному ею вопросу. Характерным движением поправив дужку очков на переносице, он строго спросил:

– Вы слышали, Зоя?!

– Что, Павел Назарович?!