Фрэнк Харди - Легенды Бенсонс-Вэлли

Верзила взял ее за плечи и твердо повел к нашей машине.

— Позвоночник у него пел, миссис, позвольте уж мне знать. Но я должен оказать ему первую помощь, прежде чем везти к врачу. Садитесь на переднее сиденье, миссис, а мы сию минуту положим вашего мужа на заднее.

Она подчинилась, продолжая плакать.

— А не лучше ли сразу к врачу? — подал я голос.

— Он умрет в дороге. Из него кровь хлещет. Тяжелая рана в правом бедре и в боку, и правая нога сломана. Но голова цела, слава богу. Я остановил кровотечение, а сейчас дам ему маленько тепла — он совсем окоченел… Если не сделать этого, ему крышка.

Я уже почти забыл наш предыдущий разговор, и мысль о том, что этот полоумный вздумает натирать несчастную жертву своей ворванью, пронзила меня, как острой иглой.

— А ты уверен? Это нужно?

— А как же!

Прежде чем я мог сказать хоть слово, он подтолкнул меня к бесформенной груде окровавленного тряпья.

— Он еще жив… Умеешь ты водить машину?

— Да. Но с этой твоей колымагой…

— Ладно, она ходит, как молодая… Теперь послушай: мы перенесем его сейчас на заднее сиденье. Ты поведешь машину, а я пока полечу его. До города доберемся в какие-нибудь полчаса. Иначе не выручить этого парня. Бери-ка его под мышки.

Я повиновался. Мой спутник побежал к машине, вытащил мой чемодан и переложил его на переднее сиденье.

Мы отнесли слабо стонущего человека в машину. Укладывая раненого на сиденье, я заметил на полу кабины сумку и бутыль с жидкостью. Аптечка и ворвань, подумал я, о боже милостивый!

Каким-то чудом мотор еще не заглох. Разворачивая машину, я с ужасом подумал о том, к чему может привести медицинская помощь, которую сейчас примется оказывать умирающему мой верзила.

Женщина как будто немного успокоилась, она сидела выпрямившись, как в столбняке. Я обливался потом, но старательно вел машину назад, в сторону городка. Все мое внимание было направлено на то, чтобы избегать толчков и держаться правой стороны дороги. Вдруг я услышал громкий стон и на мгновение обернулся. Мой спутник снял с раненого брюки и исподнее и при свете своего фонарика перевязывал его. Женщина не решалась посмотреть туда. Вдруг она стиснула мою руку.

— Скорее! Ради бога, скорее!

— Да, нажми как следует, — отозвался верзила. — Если нажать, она дает двадцать пять миль.

Потом я услышал бульканье и новый стон. Хорошо хоть, что он дал раненому глотнуть водки, подумал я.

Стоны становились громче — мой лекарь продолжал перевязку. Поворот — и вдали замелькали слабые огоньки городка. Я снова обернулся. Верзила — помоги мне боже! — втирал свое снадобье в ноги и бока раненого между искусно наложенными повязками.

— Давай сюда коврик! — крикнул он. — Там есть еще один, скатанный. Давай и его!

Я с трудом выполнил это распоряжение. Когда мы доехали до окраины городка, я не мог удержаться и опять бросил взгляд назад. Верзила укутывал ноги пациента ковриком. Он, по-видимому, снял с него и остальную мокрую одежду и укрыл его своим пальто и вторым ковриком — без сомнения, предварительно растерев своим лекарством плечи и грудь раненого. Когда женщина указала мне дом врача и я затормозил, мой спутник влил в рот больному еще глоток водки и снова принялся за растирание.

— Ступайте позовите доктора, миссис, — сказал он.

Женщина взбежала на крыльцо. Мы вдвоем подняли раненого на руки, причем мне досталась наиболее тяжелая и наименее разбитая часть его тела. Вышедший навстречу нам врач велел нести его прямо в операционную; мы положили неподвижное тело на высокий стол. Жена фермера была в полуобмороке. Появилась какая-то женщина и занялась ею.

Врач тут же выпроводил нас из операционной. Только теперь я заметил, что верзила мой был весь измазан кровью и дрожал от холода в своей полотняной рубашке. Мы молча уселись в прихожей. Прошло бесконечно много времени, или так нам показалось. Потом в дверях появился врач. Женщина бросилась к нему.

— Как он, доктор? Он не умрет? Он…

— Думаю, что все обойдется, — сказал врач. — Повреждения тяжелые, но мне кажется, он выкарабкается из беды благополучно. Тот, кто остановил кровотечение и снял с вашего мужа мокрую одежду, спас ему жизнь.

Жена фермера сквозь слезы бросила благодарный взгляд на моего сурового спутника, но не успела сказать ни слова — он посмотрел на меня и кивнул на дверь.

Когда мы усаживались в машину, он сказал:

— Ты слышал? Доктор говорит, я спас ему жизнь. Я-то хорошо знал — раз кровь остановлена, остается одно: тепло против холода.

Я промолчал. Когда машина тронулась, он добавил:

— Мне придется завернуть в трактир, переодеться в сухое. А потом поедем. Не миновать мне новой простуды, да ничего — ворвань у меня еще осталась.

Мы надолго замолчали.

Поглощенный своими думами, я очнулся, только когда он громко спросил, стараясь перекрыть шум мотора:

— Бенсонс-Вэлли — это ведь первый город по этой дороге?

— Да, — сказал я. — Поезжай вон на те огни.

Он подвез меня прямо к «Королевскому дубу». Когда я выходил из машины, он перегнулся назад, схватил мой чемодан с заднего сиденья и подал мне.

Пока я искал в своем уме слова, чтобы поблагодарить его, он протянул мне бутыль с ворванью.

— Возьми-ка, — сказал он. — Наверняка ты схватил простуду. Разотрись этим хорошенько перед сном. Помни — тепло против холода!

Он отпустил сцепление, и старенький автомобиль умчался.

На следующий день я отдал бутыль Алану Грину, велосипедисту. Он потом говорил мне, что лучшего средства никогда не встречал; но когда бутыль опустела, он так и не нашел аптекаря, который сумел бы определить состав этого лекарства.

Весть о предстоящем ремонте железнодорожного моста через Мэлдон-Уэйр распространялась по Бенсонс-Вэлли, подобно слухам об открытии золотоносной жилы. Безработные стали надеяться, что кризис скоро кончится, по крайней мере в Бенсонс-Вэлли. Однако вышло не так. Из пятидесяти нанятых для ремонта безработных только шестеро были местные, а остальные из Мельбурна.

Наверно, управлению железных дорог обошлась бы дешевле постройка нового моста, чем ремонт старого. Да и быстрее двигалось бы дело.

Даже те парни, которые делали этот ремонт, признавались, что работа шла со скрипом. Сколько ни изощрялся Одноглазый Гарри Хоуган, десятник, он ничего не мог поделать с иногородними безработными: кому придет в голову ломать хребет за два фунта двенадцать шиллингов в полмесяца!

Нам, шестерым местным жителям, платили щедро по тем временам — четыре фунта в неделю. Но если говорить правду, мы работали еще хуже, чем мельбурнские безработные.

Мы не боялись тяжелого труда. Мы явились жертвами обстоятельств, вернее, не мы, а Одноглазый Гарри…