Анатолий Соболев - Март, последняя лыжня

— Брешете, мазурики! — зашамкал дед, а сам уже, прихватив веревочные вожжи, трусил к колодцу. — Вот я вас ентими вожжами да по антиресному месту. Аль не знаете, что у меня грыжа и дохтур Семен Антоныч прописал мне положительный покой?

Когда подошли к колодцу, дед, напустив строгость в голосе, спросил в черную пасть сруба:

— Ктой-то там шутки шуткует? Ответствуй!

— Это я, родненький, я, Евдокия Андреевна! — раздался торопливый, захлебывающийся от отчаяния голос.

Дед присел со страху. Андрейка качнулся, чтобы опять смазать пятки, но Данилка схватил его за рукав, хотя у самого подкашивались ноги. Голос был действительно Евдокии Андреевны, их молодой учительницы.

— Не уходите, дедушка, спасите меня, родненький!

Дед Савостий засуетился.

— Чичас, чичас, милушка, — приговаривал он, разматывая вожжи. — Чичас, касатушка, подержись малость! Ах ты господи, как ты туда угораздила-то?

С помощью вожжей, наматывая их на колодезный ворот, вытащили Евдокию Андреевну. Она сразу упала, ноги не держали ее. Дед послал мальчишек постучать в ближайший дом, к бабке Ликановне.

Взрослый сын бабки Петр, дед и мальчишки принесли учительницу в избу, положили на теплую печь. Евдокию Андреевну трясло. Бабка Ликановна самогоном растирала ей руки и ноги. Дед Савостий и Петр заставили учительницу выпить полстакана водки. Когда она немножко отошла, дед Савостий спросил:

— Как попала-то туда, милушка?

— Рот зажали и сбросили! — Учительница зябко вздрогнула.

— Ктой-то душегубствует? — ахнула бабка Ликановна.

— Есть кому, — мрачно сказал Петр, сильный кряжистый мужик. — Шастают, как волки…

— А ты, случаем, не приметила, какие они из себя обличьем-то? — допытывался дед Савостий.

— Не приметила, — ответила Евдокия Андреевна, кутаясь в теплый полушубок и вызванивая зубами. — Трое их было. Молчком бросили, голосу не подали. Из школы я шла.

Евдокия Андреевна говорила тихо, но голос ее вздрагивал и черные глаза лихорадочно блестели. Черноволосая, с длинной косой, голова устало клонилась.

Не утонула она случайно. В колодце на стенках настыла наледь, бадья еле проходила. Когда учительницу сбросили, а бросали вниз ногами, шубейка ее разметнулась, и она застряла в узком отверстии как пробка. Сверху на нее скинули бадью, и Евдокия Андреевна потеряла сознание. Очнувшись, она не подала голоса, боясь, что злодеи еще у колодца и могут добить ее. И только когда услышала ребячьи голоса, крикнула.

— Обличьем бы, обличьем бы если знать… — повторял дед Савостий, сокрушенно покачивая головой.

Но учительница не могла ничего больше сказать, они напали на нее сзади, и приметила она только, что один из них был высокий и в сапогах, другие двое пониже.

Данилка и Андрейка пробыли у бабки Ликановны до тех пор, пока учительнице не стало лучше. Она собралась домой. Вместе с дедом Савостием и Петром они довели ее до дому.

Когда дома на Данилку напустилась мать за такое позднее возвращение, а отец тоже хмуро поглядывал из-за стола, Данилка быстро, чтобы не схлопотать подзатыльник, выпалил, что они с Андрейкой спасли учительницу.

— Кулачье это — их работа, — сжал зубы отец и стал быстро одеваться. — Пойду проведаю, может, кого и вспомнит. Это, поди, опять Сизого дружки. Все ускользают. Но захлестнем мы их удавкой. Сколько веревочка ни вейся, а конец будет!

В марте, когда ровно и сильно задуют с юга сырые ветры, когда солнце осадит сугробы и снега набрякнут влагой, когда появятся на увале первые проталины — манит степь несказанно.

В такой вот день, когда в чистом, синем и тяжелом небе застоялось солнце, Данилка со своими дружками решили наведать зимний лес, проложить последнюю лыжню, накататься на все лето.

На околице повстречались две подводы. На розвальнях, встав на колени, вертел вожжами над головой дед Савостий, принуждая ленивого Гнедка перейти на рысь. Лошадь второй подводы была привязана к первым саням. Дед Савостий вывозил навоз на поля и теперь возвращался порожняком. Он лихо осадил Гнедка и в веселой улыбке обнажил беззубый рот.

— Кудай-то навострились, мазурики?

— На увал, кататься, — ответил словоохотливый Андрейка.

— Запуржит сёдни.

Дед Савостий слез с саней, подтянул подпругу у Гнедка. В покрасневших от встречного ветра глазах его стояли слезы и блестели, как стекляшки. В латаной-перелатаной шубейке, в шапке, больше походившей на растрепанное воронье гнездо, в подшитых автомобильной резиной пимах, он шустро хлопотал возле коня и, шмыгая покрасневшим носом, говорил:

— Морочит вон на закате. Небо, вишь, обрюхатело…

Данилка удивился: с чего это дед взял, что запуржит? Небо как небо. На западе, правда, темнеет — ну и что!

— Не пужай! — Андрейка беспечно отмахнулся.

— Ну глядите! — Дед Савостий залез в сани, лихо гикнул: — Эй вы, залетные!

И укатил в деревню.

Мальчишки вышли на увал. Заснеженное, в застывших комьях поле лежало перед ними, а дальше четко рисовался зубчатый лес. Солнце било им в спину, отбрасывая длинные голубые тени, и ребята припустили к лесу.

Лыжня тянулась слюдяной ниткой, выпукло отсвечивая на подтаявшем и выдутом поземкой насте, хрупала льдинками под тяжестью и царапала лыжи. Идти было трудно, но мальчишкам все равно радостно от сладкого мартовского воздуха, от весеннего света, от предчувствия лета с ягодой, купаньем и свободой от школы.

На опушке леса, когда пришли на место, мальчишки поснимали шапки — пар так и повалил от голов, как после бани. И тут прямо на них выскочила косуля. На миг она испуганно остановилась. Мальчишки, разинув рот, тоже замерли. Косуля сделала огромный прыжок в сторону и сильным махом пошла по снежной целине вдоль увала. Грациозное, полное сил и звериной красоты животное ошеломило ребят, и они молча, с восхищением глядели ей вслед, а косуля, закинув точеную сухую голову, уходила ровными сильными прыжками. Рыжая, она долго виднелась на блистающих под закатным солнцем снегах, и только когда исчезла из виду, Андрейка выдохнул восторженно:

— Вот это да!

— Откуда она? — удивился Ромка. — Они тут не водятся.

— С гор забежала, — предположил кто-то из мальчишек.

Все посмотрели на дальние горы, голубеющие над снежной белизной степи. Вот куда бы добраться, покататься с круч, посмотреть на диких козлов и косуль!

Они накатались и нападались с трамплина и уже собирались возвращаться в деревню, когда Андрейка предложил сыграть в «сыщики-разбойники». Поконались на палке, и Данилке выпало быть «разбойником». Все мальчишки, «разбойники», устремились в лес, в чащобу, а «сыщики» остались на опушке, чтобы потом ринуться на поиски. Данилка решил спрятаться так, чтобы ни один «сыщик» не отыскал. Лез напролом по буеракам, проваливался в сугробы, забыв уже, что он «разбойник», и представляя себя первооткрывателем-землепроходцем. Будто идет он по нехоженому лесу, идет по неизвестным землям, навстречу открытиям, навстречу славе, как Хабаров-казак, о котором недавно прочитал книжку.