Вероника Алексеевна - Пятый дневник Тайлера Блэйка

И когда голос у Тайлера все же прорезался, он все равно не смог договорить:

– К-когда… я тебе… л… лга…

– Когда?! Когда ты мне лгал?! – взвилась Карли. – Ты лгал мне каждый чертов день! Каждый день или ты думала я не увижу это? Думал, что я не найду это?!

Карли ткнула едва ли не в лицо Тайлеру справку о ее здоровье, вместе с которой держала в той же руке одну из вырванных страниц из дневника. Это был отрывок из тридцать шестой записи, которую Блэйк нещадно вырвал из дневника в приступе ярости. Он прекрасно помнил, как едва сдерживал слезы, сминая тот листок, который позже все-таки вложил между других страниц дневника.

– «…Она больна! Больна и я на вряд ли смогу спасти ее. Это выше моих сил! Всевидящий, почему ты отвернулся от меня? Почему ты отвернулся от нас?» – прочитала Карли и, скомкав листок бумаги, бросила его в лицо Блэйку. Тот склонил голову, от чего бумажка ударилась о его затылок, а сам он только еще сильнее разрыдался.

Тайлер прекрасно знал, что она когда-нибудь узнает правду о своей болезни, но он никак не ожидал, что это случится именно так. Тайлер прекрасно понимал, как жалок был он в тот момент, но Карли не могла успокоится, как и Тайлер не мог спорить с ней.

– Ты лгал! Ты лгал мне всю жизнь! Ты врал мне восемь лет… Ты просто… Просто играл свою дурацкую роль и ждал каких-то оваций! Чего ты ждал от меня, Тайлер?! Чего ты от меня ждал?! Того, что я обниму тебя и поблагодарю за то, что ты скрыл от меня то, что я медленно умираю?! ЧЕГО ТЫ ОЖИДАЛ?!

Тайлер покачал головой, закрыв лицо рукой. Он не хотел слушать этот голос. Он любил этот голос больше любой музыки, но он не мог слушать этот тон. Ему было чертовки больно. Но он не мог ответить в тот момент. Он мог просто беззвучно рыдать и про себя молить Всевидящего забрать его к себе. Он мог только надеяться, что пол провалится под ним и он упадет вниз. Вниз, в бесконечную и темную пропасть.

– Или, может быть, ты ждал, что я похлопаю в ладоши, когда узнаю, какую роль ты решил сыграть? Думаешь, было узнать, что о моем брате пишут в газетах не как о великом музыканте, а как о самом жестоком убийце за всю историю города?! Знаешь, Тайлер! Ты знаешь! Я… Я ненавижу тебя! Ты лжец! Ты лжец и ничтожный трус, а не мой брат!

На мгновение Тайлеру действительно показалось, что пол под ним провалился. «Я ненавижу тебя». Насколько же могла быть страшной всего одна единственная фраза. Фраза, брошенная лишь в порыве эмоций. Кому-то она могла показаться не серьезной, но Блэйк после услышанного чувствовал, как кровь пульсирует в его голове. Он стоял на коленях, склонившись перед Карли и плакал от боли и унижения. До него смутно доходил смысл сказанных ею дальнейших слов, он просто ждал, когда над его головой сверкнет топор палача, а он умрет. Он осознал, что умер в тот момент и что в его прекрасной скрипке, которую он когда-то называл жизнью, лопнула струна.

Он смутно представлял себе картину того, что он действительно никогда бы не был братом Карли. Он представил себя таким же бесчувственным зомби без цели и смысла, как и все жители города G. Тайлер с недавних пор стал сомневаться есть ли у него душа, но в тот момент он понимал, что не будь ее у него, он бы не чувствовал такой острой боли в груди.

Его будто бы связали и потянули веревку вниз. Он почувствовал, как до того его скрюченное тело постепенно стало вытягиваться еще ниже к полу от этого давления. И, вот, он уже падает в объятия темноты, которая спешила утешить его.

Но на сей раз из приятного и кратковременного сна Тайлера выдернула пощечина. Блэйк открыл глаза и тут же поморщился, от того, что в них ударил свет, а их до сих пор жгло из-за недавно пролитых слез. Да и щеки болели.

Тайлер лежал на спине и смотрел на Карли, которая склонившись над ним, пыталась привести его в чувство. Она была такая кроха. Она была маленькой и испуганной девочкой, которая словно бы впервые увидела, как ее брат теряет сознание и будто бы впервые в жизни пыталась сделать хоть что-то, чтобы привести его в чувство. Глаза ее были красными от слез, ее глаза были полны беспокойства и той любви, которую Тайлер больше никогда не видел. Он прекрасно знал, что больше никогда не увидит. Он потерял ее любовь в тот самый момент, когда забыл свой дневник на столе. Он потерял ее доверие в тот же самый момент, когда впервые надел маску перед ней. Маску, которая была ничуть не лучше тех, которые носили жители города G изо дня в день.

– Тайлер?

Блэйк слабо улыбнулся своей сестренке. Он смутно вспомнил, как всего-то пять лет назад на этом самом месте, на этом полу, учил ее танцевать. А что теперь? Теперь он лежал с больной головой, потерявший всякое уважение и доверие к себе и смотрел на свою милую Карли, которая осторожно гладила его растрепанные волосы и ждала, когда он очнется.

– Ох, Тайлер, – Карли, увидев, что Блэйк открыл глаза, осторожно опустилась рядом с ним и крепко обняла его, прижавшись щекой к его груди. – Бедный-бедный мой Тайлер, – тихо прошептала она.

– Я… не…

– Тихо, – мягко и ласково сказала Карли. – Прости меня, Тайлер. Прости меня, пожалуйста. Просто ты… И я подумала… Я так испугалась, Тайли!

Блэйк улыбнулся краешком губ и прижал к себе Карли, уткнувшись носом в ее волосы. Он усталым и в то же время своим привычно напуганным взглядом уставился куда-то в сторону окна, поглаживая сестренку по спине и тихо напевая какой-то успокаивающий мотив, кой обычно напевал Карли в детстве, когда она не могла уснуть. Тайлер и сам не знал, для кого в тот момент звучала его колыбельная. То ли он пытался успокоить Карли, то ли самого себя.

Тайлер все же смутно осознавал, что себя он уже никогда не сможет успокоить. Он понял, что теперь не мог доверять даже собственному дневнику.

«Запись сотая. Дневник пятый.

Фальшь! Фальшь! Всюду фальшь! Всевидящий, ты ненавидишь меня, да? Ты ненавидишь мою грешную душу, потому что насквозь видишь меня?

Есть ли хоть кто-то теперь в этом мире, кто полюбит меня? Есть ли у меня хоть малейшая надежда на покаяние? Может быть, я уже умер? Может быть, я зря стараюсь? Все не может так закончится! Все не может так закончится, Всевидящий!

Все рассыпается, ускользает из рук, как нотные листы, которые я так часто ронял в детстве. У меня трясутся руки. Всевидящий, спаси меня от моей маски. Спаси меня от этих укоризненных взглядов слушателей. Я сорвал голос.»

Город G окутала ночная мгла. Улицы стихли, а свет в окнах погас. Никто не смел высовываться из своих маленьких и уютных укрытий. Многие даже из-под одеяла боялись выглядывать. Именно такими были ночи в городе уже на протяжении нескольких лет. Все затихало и замирало в свете мутно-желтой луны. Лишь где-то в закоулках мелькали тени бродячих котов и крыс, ищущих пропитание. Ночь в этом безумном сером театре была своеобразным антрактом между действиями спектакля, а уже днем можно было наблюдать яркую и подвижную картину суеты. Кто-то обнаруживал, что с его счета в банке пропали все деньги, кто-то приезжал в больницу с тяжелыми травмами, а кто-то находил труп своего лучшего друга, части которого расфасовали по баночкам и поставили в холодильник. Такие способы убийства всегда забавляли, ведь они были намного интереснее, чем просто прострелить кому-то череп. Однако именно последнее было наиболее частым заказом. Мало кто любил красивые и изощренные казни, всем нужно было все делать быстро и без души. На самом деле для города G отсутствие души даже в таком деле, как смерть было нормальным.