Ли Чайлд - Манхэттенское безумие (сборник)

Я подумала, что это как-то странно, что он так туманно выражается, но не стала на него давить. Мистер Риз повернулся, собираясь уйти, потом остановился и снова обернулся ко мне.

– Да, чуть не забыл вот это, – он сунул руку в карман пиджака и достал маленький пузырек. Это были пропавшие мамины снотворные таблетки. – Ваша мама дала мне это позавчера. Я случайно обмолвился, что плохо сплю, и она их мне дала. Я сказал, что мне столько не нужно, но она настояла на своем.

Я забрала у него пузырек, ничего не понимая, и закрыла за ним дверь. Мамино снотворное. Значит, это было не самоубийство. Она действительно умерла от сердечной недостаточности. Я пошла было по коридору, но тут обнаружила, что стою перед дверью в мамину комнату. Я думала о Диззи и Гиллеспи, о том, как она их любила.

Потом мне в голову пришла мысль о той фотографии.

Я похоронила ее вместе с мамой. Жаль, что я так сделала. Отчасти потому, что мне и самой неплохо было бы ее иметь – как напоминание о слишком коротком счастливом периоде нашей жизни.

И отчасти потому, что мне было интересно, кто же сделал этот снимок. Я-то знала, что это не я снимала. И попыталась вспомнить это фото, представить его себе.

И поняла, как удивилась, когда его обнаружила. Удивилась, потому что не знала, что у нее имеется такое фото. Потому что я даже не знала, что такое фото вообще существует. И потому… ну, этот снимок был сделан «Полароидом».

Кто это нынче еще пользуется «Полароидом»?!

Тут снова зазвонил дверной звонок.

Я подумала, что это мистер Эдгар или кто-нибудь еще из маминых соседей. Но вместо этого на пороге стояли двое детективов. Они предъявили мне свои значки и представились как Джейкоби и Рейнер.

– Да?

Они спросили меня про Милфорда, о том, какие у меня с ним были отношения.

– Да никаких. Мы были едва знакомы.

– Вы с ним не очень ладили, верно? – Это спросил Джейкоби. Его взгляд скользнул мимо меня в коридор, потом вернулся ко мне.

– А в чем дело?

– Где ваши кошки? – спросил Рейнер.

– Мои кошки? – Я переводила взгляд с одного на другого. – Они обе умерли. А что такое?

– Вы любите готовить? Печь пироги?

Это снова был Джейкоби. Он сделал движение, чтобы обойти меня и пройти в коридор. Я преградила ему дорогу.

– Ну, не то чтобы очень.

Он снова уставился на меня, и я встала поудобнее, отказываясь его пропустить. Ему это явно не понравилось. Он кивнул Рейнеру, словно давая понять, что оправдываются какие-то их подозрения.

– Отчего умерли ваши кошки? – спросил Рейнер.

Я не ответила.

– Мы слышали, что вы подозревали отравление, – продолжал он.

– И что вы полагали, будто это сделал Милфорд, – добавил Джейкоби.

Вообще-то, такая мысль мне в голову не приходила. Может, могла бы прийти, если б я тогда сразу же не решила, что сама случайно это сделала, или если б мама не сказала, что сделала это сама, по собственному умыслу.

– Вы зачем, собственно, пришли? Не расследуете же вы смерть двух кошек?

– Ну, это зависит… – сказал Джейкоби.

– От чего?

– От того, не было ли это мотивом для убийства, – ответил Рейнер.

– Убийства?

– Как выяснилось, Милфорд умер от отравления стрихнином.

– Да неужели? – переспросила я, стараясь говорить спокойным голосом.

– Да, точно, – Джейкоби смотрел на меня изучающим взглядом. – Как выяснилось, яд был в пироге из сладкого картофеля.

– И вы полагаете, что это я его испекла?

– А это вы его испекли? – спросил Джейкоби.

– Нет.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– А как насчет вашей матери?

– А что насчет моей матери?

– Как мы слышали, она пекла знатные пироги из сладкой картошки.

– Тогда вы, должно быть, слышали и то, что она умерла.

Это сразу же выбило у них почву из-под ног. Но не слишком сильно.

– Когда…

– В тот же день, когда умер Милфорд. Пока фельдшеры возились с ним внизу, пытаясь его оживить, моя мама была здесь, наверху, и умирала.

– А почему вы не позвали их на помощь? – спросил Рейнер.

– Меня здесь не было. Я была в городе. А когда вернулась, внизу как раз царила эта неразбериха, прямо как в цирке… ну, в связи с ним. И ваши копы не пропускали меня внутрь. А когда я наконец поднялась наверх, она уже умерла.

На это им сказать было нечего. Они спросили, нельзя ли им осмотреть нашу квартиру, но я ответила «нет». Детективы предупредили меня, что еще вернутся. Мне было все равно. Мне они смерть Милфорда пришить не могут, и они прекрасно это понимали.

Я снова пошла в мамину комнату. Мне вспомнилась еще одна подробность. Еще одна причина, почему меня так беспокоила эта фотография: из-за штампа с датой в правом нижнем ее углу.

Это был тот день, когда умерла Диззи.

Кто это нынче еще пользуется «Полароидом»?!

Фотографы! Вот кто! Они пользуются этой камерой, чтобы делать пробные снимки.

Милфорд. Должно быть, он был в нашей квартире.

Это я виновата , – сказала тогда мама. – Это я виновата, что они умерли .

У меня все внутри сжималось от боли. И как я только могла в это поверить?! Она не убивала этих бедных кошек, она всего лишь впустила этого мерзавца к нам в квартиру! Она хотела быть хорошей, доброй соседкой, вот и дала Милфорду еще один шанс, и он воспользовался им, чтоб отравить Диззи и Гиллеспи.

Убив их, он убил и ее. Потеряв этих кошек, она переступила грань. Конечно, врач сказал, что это у нее сердце отказало, от этого она умерла, но он вполне мог написать, что причиной ее смерти было «разбитое сердце».

Я понимаю, что назад их не вернешь , – сказала она тогда. – Но я все исправлю.

Она была бы сейчас еще жива, если б Милфорд не убил этих кошек, да и сам он тоже был бы жив.

Два месяца спустя я нашла хорошую работу, а еще через четыре месяца накопила достаточно денег, чтобы съехать оттуда. Наш район между тем менялся. Колумбийский университет строил себе неподалеку новый кампус, и все только и говорили, как теперь поднимется квартплата. Все мои друзья говорили, как мне повезло, что мне осталась мамина квартира и что с нею не следует расставаться. Что хозяин должен все там привести в порядок или выкупить ее у меня. Но я больше не могла там жить. Этого мне было не выдержать.

Мне потребовалось два дня, чтобы вычистить квартиру, освободить ее от скопившихся за сорок лет бумаг. Занимаясь этим делом, я нашла старую фотографию, которая, судя по ее виду, относилась к 1940-м годам. Это было фото мамы при полном параде. Она сидела в саду, прижимая к себе двух маленьких кошек. Я была поражена. Она же всегда говорила, что ненавидит кошек! Я перевернула снимок и обнаружила на обороте надпись: Я с Кэбом и Кэллоу. Незадолго до их смерти в марте 1945 года .

Кэб и Кэллоу?