Катя Капович - Вдвоём веселее (сборник)

Сзади послышался треск веток. Брюс с Энди поднимались с другой стороны. В отличие от мальчика, они оставили свои сумки в автобусе и теперь двигались налегке.

– Эй, Эрик, что ты тут делаешь? – спросил Брюс, подходя ближе.

Мальчик покраснел и спрятал руку с камнем за спину.

– Ничего.

Брюс увидел стоящий на земле открытый ранец. Он поднял его:

– Я посмотрю фотоаппарат, ладно?

Бинокль не взял.

– Это еще что за..?

Он вытащил запасной комплект одежды, который мальчик положил на всякий случай, затем запихнул все это обратно. Книгу тоже не тронул. Нет, его интересовал только фотоаппарат. Он достал его и повесил на плечо. Старательно отряхнув ранец, вернул его мальчику, и когда Эрик машинально надел его, Брюс почему-то очень развеселился.

– Что такого смешного? – спросил мальчик и уже в следующую минуту бросился на Брюса с кулаками, но его не так легко было побороть. Расставив ноги и по-бычьи выставив голову, Брюс оттолкнул мальчика, но в это время оступился. Посыпались камешки, упал и повис на наклонном кусте уроненный им фотоаппарат. Даже не замечая, что они уже на земле, мальчики продолжали бороться. Эрик бил Брюса в живот и толстую шею. Люси провозилась вечер, устанавливая дорогие панорамные линзы. Все было потеряно, они, наверное, уже разбились. Скорее случайно, чем специально, он задел Брюса по носу, пошла кровь. Энди их растащил.

– Ты чего такой психованный, – бормотал Брюс, поднимаясь и старательно отряхивая штаны. – Давай вставай! Слышишь?

Мальчик слышал, но почему-то ему не хотелось вставать. Он лежал на земле и смотрел в широкое небо Геттисберга. Начинал моросить дождь.

– Эй, Эрик, вставай! – повторил Брюс и протянул ему руку.

Поднявшись таким неожиданным образом, мальчик тоже отряхнулся и тут же поискал глазами свой фотоаппарат.

– Что у тебя там в руке было? – жаловался Брюс. – Если бы ты мне сломал зуб, отец бы меня убил.

Мальчик ничего не сказал. Он уже подобрал фотоаппарат и теперь, не отрывая глаз от земли, бродил между Брюсом и Энди. В этот момент у Брюса из носа пошла кровь, и ему стало не до мальчика. Он вытащил из кармана кусок салфетки и заложил в левую ноздрю, из которой кровь лилась на землю прямо уже рекой. Он посмотрел с обрыва вниз:

– Мистер Смит зовет!

– Точно, смотри, машет рукой! – подтвердил Энди и подал мальчику его вещи.

Слава Богу, камень нашелся. Мальчик поднял его и сжал в ладони. Когда они снова сядут в автобус, он отдаст его Челси и попросит у нее телефон. Он напишет Люси, что когда упал, то, наверное, разбил фотоаппарат. Он попросит у нее прощения за это и потом – за Дэна. «Все будет хорошо!» – пообещает он ей и будет просить, чтобы она никогда-никогда от них не уходила. После отдаст Челси камень – у нее почерк красивее. «Представляешь, он лежал здесь и во время битвы», – заметит он и расскажет ей все, что про это знает. «Битва при Геттисберге представляет собой одну из самых загадочных страниц в истории Гражданской войны!» – скажет он ей, и, может быть, после такого начала она не откажется его выслушать.

Он шел по тропинке за Энди и Брюсом, потом остановился и принялся старательно обтирать ценный камень о рубашку. Она все равно была грязной.

В Кембридже есть дворик. С одной стороны его – кирпичная стена больницы, с другой – переулок и широкая парковка для машин. Дворик находится на самой границе с Сомервиллем, но ничего символичного в этом нет, потому что два городка ничем не отличаются друг от друга. Зеленые указатели с названиями улиц становятся синими – вот и все. По дворику день и ночь топчутся амбулаторные больные, которых каждые два часа выпускают покурить. Топчусь здесь и я. На мне моя обычная одежда: футболка и черные джинсы. Голова моя обрита с макушки до затылка, поэтому, отправляясь в клинику, я каждое утро надеваю бейсболку козырьком назад.

На чем я сорвалась? На пустяке. Я пришла в парикмахерскую, а мастер мне и говорит: «Я только что у вас видела вшу. У нас соблюдается санитария, я вас стричь не могу! Когда избавитесь, приходите!» Я встала и поплелась домой, чувствуя на себе укоризненные взгляды клиентов. Дома я посмотрела в Интернете инструкцию по выведению вшей. Надо было намазать на ночь голову майонезом и обвязаться полиэтиленовым пакетом. Вши от этого задыхаются. Оказывается, и эта ничтожная тварь хочет дышать. Неважно, лишь бы подействовало. Я сделала все по инструкции и легла рядом с мужем.

Спать, обмазавшись по уши майонезом, это все равно, что спать головой в миске с салатом оливье. Время от времени я вскидывала голову, чтобы стереть текущую по щеке майонезную слезу. Утром я смыла его и попросила Филиппа посмотреть.

– Как они хоть выглядят? – спросил он.

Я с отвращением описала, и он, надев мои очки, по-ученому наклонился надо мной.

– Ну что? Видишь?

– Насекомых нет, но есть какие-то белые шарики. Это, наверное, гниды, – задумчиво произнес он. – Я у себя тоже что-то такое видел еще на прошлой неделе.

Я была в шоке:

– Филипп, что происходит? Почему мы завшивели?

– Это от бедности, – ответил он спокойно.

Пару-тройку дней мы провели, копаясь друг у друга в волосах. Чтобы не заразить дочь, мы уходили в парк и, найдя укромную скамейку, садились, и я клала голову ему на колени. Вечером мы на пару мазались майонезом, надевали на голову пластиковые пакеты и в таком виде, похожие на двух космонавтов, ложились в постель. Однажды мы не на шутку разругались, я обвинила его в малодушии, он на меня посмотрел белыми глазами и куда-то ушел. Вернулся он за полночь с аптечным набором. В наборе был шампунь и железный гребень. Тридцать семь долларов. Через полторы недели я не выдержала и попросила Филиппа обрить меня наголо. Он бодро взялся задело, но, обрив полголовы, бросил ножницы в раковину:

– Если бы ты только видела себя со стороны! – воскликнул он.

К концу сентября руки у меня дрожали, и мне начало казаться, что тень от соседнего здания падает на наш балкон не под тем углом, под каким обычно падала в это время. Ночи напролет я лежала и прислушивалась к шуршанию в подушке. В начале октября я сдалась.

– Что случилось? Вы похудели! – воскликнул врач, увидев меня.

Я сорвала с головы бейсболку и разрыдалась. Рыдала минуты три.

– Ну-ну, надо полечиться, – пробормотал он.

Я ответила, что пробовала майонезом, что больше так жить невозможно – прятаться от людей, не спать ночами.

– У американской медицины есть средства посильнее майонеза, – сказал он и записал телефон клиники.

Нас было шестеро больных: сорокапятилетний биржевый дилер Спенсер, две японки – Юджи и Юми, гаитянка Женева с красным бантом в волосах, восемнадцатилетняя наркоманка Менди, ну и я. У всех у нас, несмотря на разницу в возрасте и в диагнозе, имелось и что-то общее: мы пришли сюда по доброй воле. Сверху над нами, в закрытом отделении, находились пациенты другого рода. Тех с боем доставили родственники, привезла полиция. А мы сдались сами, и это означало, что мы готовы были приложить все усилия, чтобы снова стать нормальными. Поэтому к нам приставили доктора лечебной диалектики Маршу, которая с нами по многу часов в день проводила занятия.