Катя Капович - Вдвоём веселее (сборник)

С этого все началось… Не обида, а так, обидка, застряла в сердце. Вынуть эту занозу удалось только в ноябре, когда пошел первый снег и двор занесло. Волан окончательно улетел в соседский двор, бадминтонные ракетки легли в коробку, и береза стала неважна, потому что никто уже не играл ни в какие игры. Чарльз лежал в гостиной и смотрел в пустое белое окно. Ему попеременно хотелось то спать, то есть. Он выходил в кухню, где Татьяна бросала в кастрюлю ком замороженных пельменей. Ходила она в длинном свитере и старых шерстяных гетрах. В молчании они садились за стол, она ела, поглядывая на дочь, поправляла ее локоть или вдруг говорила невпопад: «Что же это Петя не идет, надо бы позвать!» Чарльз вполуха слушал ее жалобы на то, что работа над диссертацией у Петра продвигается медленно. Это был их субботний обед, после которого снова наступало затишье. Татьяна брала сигареты и шла курить во двор. Ее долго не было, и, послонявшись по пустому нижнему этажу, он поднимался наверх в свою спальню. Да, он хотел спать. Он ложился на кровать, натягивал на себя плед. Потом вставал и шел в кабинет: нет, он хотел работать. Только задумывался, как начинали хлопать двери. Громкие голоса детей, топот на лестнице мешали ему сосредоточиться. Мысли, которых только что было много, разбегались, как тараканы от света. В результате он сидел за своим красивым столом из вишневого дерева и от нечего делать переставлял привезенные из Японии вещицы – баночки для туши, маленькие костяные нэцкэ. И вспоминались почему-то две молоденькие проститутки, которых он когда-то посещал в Токио. И он скучал по ним, по их коротким пальцам и загадочным кошачьим глазам.

В январе случилась совсем непонятная вещь: в их чистом доме вдруг завелась крыса. Ночами она чем-то громко хрустела между стенами. Ее присутствие в доме, проявлявшееся в виде этого хруста, а также в вытащенных из мусора остатках еды, было страшным, темным и чужим и заставляло Чарльза содрогаться всякий раз, когда нужно было спуститься вниз. Чтобы как можно реже пользоваться кухней, он завел у себя на этаже мини-холодильник и теперь держал в нем готовую еду. Он ел в постели, смотря телевизор, и все ждал, когда сработает капкан. Прошло две недели, но крыса было неуязвима. Экстерминаторы, которых он снова вызвал в конце третьей недели, не советовали прибегать к сильным ядам. «В доме, где есть ребенок, небезопасно!» – сказали они. Он настоял, и, пожав плечами, они наполнили черные коробки крысиной смертью. Ночью опять слышался хруст, который доносился даже до его этажа. Выйдя на рассвете, Чарльз добавил в ловушки еще две мерки яду и уехал на работу. День тянулся бесконечно. Пэг три раза приносила чай, смотрела на него недоуменно. В шесть он ее отпустил, а сам продолжал сидеть. В здании уже никого не было, когда он поднялся из-за стола.

В доме он нашел одну Елену. Маму увезла скорая помощь, папа поехал с ней, бессмысленно повторяла она! Первое, что ему пришло в голову и заставило внутренне содрогнуться, что Татьяна по рассеянности положила в еду крысиный яд. Запаниковав, он стал собираться, чтобы тут же ехать в больницу. Они вернулись в тот момент, когда он садился в машину. Петр вел Татьяну под руку, она была бледнее обычного. Она пришла сегодня рано и, застав в передней корчащуюся в конвульсиях крысу, упала в обморок. Вернувшийся вслед за тем Петр нашел на пороге сразу два тела.

«Ведь можно было подождать, пока капкан сработает!» – укоризненно заметил Петр.

Чарльз посочувствовал и стал объяснять, что крыса представляла большую опасность. Могло произойти короткое замыкание.

Вся эта ерунда с березой, а потом с крысой сыграла с ними дурную шутку. Он не знал и не понимал, что происходит в доме. Елена отказывалась от его подарков, Татьяна подолгу ходила по двору в своем черном пальто и курила одну сигарету за другой. Утром пепел от ее сигарет неопрятно лежал на снегу, и от ее шарфа пахло дымом. Он так когда-то нарисовал себе их жизнь, их почтительные тихие шаги за дверью, приглашения сойти вниз. Теперь они, особенно Татьяна, жили почти не замечая его присутствия. Он ностальгически вспоминал жесткий футон, окно в голубином подтеке. Почему же раньше было так хорошо, а теперь стало так тоскливо? Он скучал по душевности, по вопросам Татьяны о нем. Люди так быстро начинают принимать все как должное! Он рано шел спать, и снился ему каменный двор, бамбук у изгороди. В одно из долгих воскресений он съездил на открытую выставку и купил три изумительных японских свитка. «Что вы думаете про это? Стиль Какемоно!» – спросил он дома, разворачивая свитки. Петр постоял, заложив руки за спину, покивал, Татьяна кисло улыбнулась. Чарльз небрежно заметил, что уплатил сто тысяч, купил работы с тем, чтобы украсить их комнаты. Спасибо, ответила Татьяна, но, может, лучше повесить их в его спальне? А в своих комнатах они уже повесили кое-какие картины. Как так? Он и не знал! Он внимательно рассматривал незатейливые бледные пейзажи: лодка, рыбак с удочкой, на другом – опять озеро.

Три дня у него было плохое настроение и, несмотря на теплую погоду, мерзли руки. На работе он сидел, ни о чем не думая, прикрыв глаза рукой. Ему мешало яркое солнце, мешали голоса птиц. В полдень вошла Пэг. Он вяло отхлебнул чай и отставил стакан в сторону:

– М-да, погодка разыгралась… Как слепит глаза!

Пэг подошла к окну и опустила шторы. Потом она включила мягкую зеленую лампу и присела рядом. Уж не заболел ли он? Ее рука, приложенная к его лбу, была теплой и мягкой. Приглядываясь в сумраке к ее лицу, он не видел больше длинного подбородка. Ее выпуклые глаза светилось такой добротой, что он инстинктивно придвинулся ближе, будто она была камин и он мог от него согреться.

Она не торопилась уйти. Уж не случилось ли чего дома?

Нет, ему грех было жаловаться.

В ответ Пэг снова мягко прикоснулась рукой к его руке:

– Вы добрый и умный, и я все знаю про вас, все, ведь об этом только и говорят в компании!

Он удивленно скосил на нее глаза.

– Да, да, разумеется, говорят, – продолжала Пэг с материнской суровостью. – И считают вас глупцом. Но вы… – она покачала головой, – вы – не глупец, а просто очень добрый, доверчивый человек, и кое-кто этим воспользовался. Да не из расчета ли они свели с вами знакомство?

– Что вы, что вы! – испугался он. – Я ничего такого не имел в виду!

– Я знаю, что ваши намеренья были исключительно благими!

– Дорога в ад вымощена благими намерениями, – глухо отозвался он.

Он дал им два месяца на сборы. Петр кивнул: через два месяца они съедут.