Катя Капович - Вдвоём веселее (сборник)

– Есть такое мнение, что принимаем, – сказал он, пряча конверт в ящик стола и поворачивая ключ.

Мы вышли в просторный двор, по которому с криками носилась детвора. Когда Марат Григорьевич надел шляпу, в нем появилось что-то от поэта.

– Листья начинают падать… – сказал он, задумчиво поглядев вверх.

– Да, красиво! – согласилась я.

Он перевел на меня усталый взгляд:

– Надо мешки выбивать из гороно. Писать, добиваться. Если сейчас не сделать, уйдут мешки! Сможешь написать такое письмо?

Я сказала, что смогу, и он подозвал какого-то парня.

– Валерий, хорошо бы показать ей фронт работ.

– Понял, – сказал Валерий и хотел уйти.

Марат Григорьевич поймал его за рукав:

– Мне опять звонили из сто седьмой, жаловались.

– Так я же ходил, Григорич! Там, видно, опять забилось.

– Опять, не опять! Надо бы посмотреть! У тебя Бодлер есть?

– Имеется, – сказал Валерий и продолжал стоять, косо опираясь плечом о дерево. Его длинные руки висели как плети. Когда он удалился, мы смотрели ему вслед. Шел Валерий тоже немного вбок. Прямая линия явно была не его мотивом. Марат Григорьевич протер узкий лоб платком и вернулся к прерванному разговору.

– В общем, в следующий понедельник. Поняла?

– Поняла, – отвечала я в тон. – А можно спросить?

– Что еще? – насторожился он.

– А зачем вам Бодлер?

– Хочешь все знать?

– Да.

– Бодлер – это вантуз. У нас так называют в народе. Петру Петровичу большой от меня привет!

Мы с Витей написали два письма: одно – в жилищное управление насчет мешков, второе в Нью-Йорк. В последнем мы, соблюдая осторожность, сообщали Андрею, что сбылись наши давнишние мечты, мы обосновались в Ленинграде, в самом красивом городе в мире, подумываем о том, чтобы продолжить учебу, а пока что, желая поддержать себя материально, пошли работать дворниками.

Два ящика с мешками поступили в распоряжение конторы с удивительной быстротой. Пряча их в кладовое помещение, Марат Григорьевич одобрительно крякнул. Мне выдали рабочие перчатки и табель уборки подъездов. В некоторых подъездах в последнем лестничном пролете была тринадцатая ступенька. Она-то и казалась самой тяжелой. Из-за белых ночей дни были безразмерными. Вечерами заметней была дурная прямоугольность окружающего нас пространства.

Уезжая на дачу, Вера укладывала в рюкзак теплые носки, банку с тушенкой, книгу «Щит и меч».

– Если ты начинающий писатель, то найди каких-нибудь профессиональных писателей и познакомься! – говорила она Вите. – Их у нас в городе немало. Ты на какую тему пишешь?

– На тему любви и дружбы, – скромно отвечал Витя.

Мы с ним ждали суббот как манны небесной. Когда квартира пустела, мы открывали бутылку вина и садились в кухне каждый со своей книгой: Витя – с учебником английского, я же в то лето налегала на Пруста. Пруст будил во мне литературные фантазии.

– Может, и впрямь пойти куда-нибудь, познакомиться с каким-нибудь писателем! – вздыхала я.

Витя какое-то время продолжал прорабатывать упражнение. Добормотав слова, он устремлял на меня насмешливый взор:

Но однажды он все-таки не выдержал однообразия и позвонил знакомой художнице. Мы встретились у Казанского собора. Алена, невысокая девушка с плохой кожей и большими влажными глазами, подпрыгнув, оставила у Вити на щеке жирный след помады:

– К себе я вас, ребятки, не приглашаю, у меня полный бардак. А отведу-ка я вас в один интересный дом!

Всю дорогу она вспоминала общих кишиневских знакомых, про всех спрашивала и, не дослушав, громко хохотала. Смех у нее был заразительный, хотя понять, почему она смеется, было трудно.

– Еще немного, – приговаривала она, ведя нас за собой переулками. – Увидите, что происходит в столичном искусстве!

В столичном искусстве происходило следующее. На кухне сидели четверо мрачных бородачей и пили водку. Посреди стола на открытой шахматной доске лежал похожий на мышь огрызок сервелата с длинным веревочным хвостом. Увидев нас с бутылкой водки в руках, художники охотно потеснились и продолжали беседовать о своем.

– Ну и что Шемякин? – говорил рыжий бородач в расстегнутой на груди косоворотке. – Оформитель он еще туда-сюда, но как художник – декоративен. Я бы на его месте… – Он надолго задумался, и мы так и не узнали, что бы он сделал на месте Шемякина.

Воспользовавшись паузой, Алена нас представила. Хозяина квартиры, самого старшего из бородачей, звали Мишей, но все сидящие за столом называли его Мусей. Мы тоже стали его так называть. В прихожей висела его живопись – огромные, заполненные ровным цветом полотна. Первое полотно было серым, другое – зеленым, третье – желтым. Выпив водки и закусив водянистым огурцом, Муся обратился к нам:

– Хотите, покажу вам новое?

Мы встали, Муся повел нас за собой. По дороге его отвлек телефонный звонок. Извинившись, он остался разговаривать. Мы вошли вслед за Аленой в мастерскую художника. Это была прекрасная квадратная комната с высоким потолком и нарядной хрустальной люстрой. Только вот работ в ней оказалось немного. В углу стояли пять-шесть необрамленных работ, и одно большое серое полотно висело на стене. Алена отступила на несколько шагов к двери:

– Русский авангард! Все-таки пробили окно в Европу!

Я старательно прищурилась, оценивая семантику. Картина действительно напоминала пробитое в стене окно, но оттого ли, что света в комнате было поболее, в этом окне проглядывали какие-то смутные тени, подобие людей. Я не знала, хорошо это или плохо, что они там проглядывают, и на всякий случай помалкивала. Молчал и Витя. Потом мы одновременно перевели взгляд в угол. Необрамленные холсты явно были за что-то наказаны. Алена не собиралась их показывать, но Витя уже поднял один из них за краешек и развернул лицом к нам. Картина оказалась симпатичным деревенским пейзажем. Речка, мостик, розовая от закатного солнца вода.

Муся вернулся, на его одутловатых щеках горел румянец:

– Сейчас привезут Перьева, а у меня только два рубля! – воскликнул он трагически.

Мы не знали, кто такой Перьев и откуда его привезут. Витя дал Мусе червонец, и тот опять ушел.

– Вы про Перьева не знаете! – изумилась Алена. – Ну, вы совсем там от жизни отстали, в вашенских провинциях! Главный художник современности!

Она пошла к зеркалу краситься, а мы вернулись на кухню и стали ждать.

Водка кончилась, и бородачи устало молчали. Им это явно было не в тягость, мне же хотелось общения.

– Откуда его везут? С дачи? – спросила я с видом человека неслучайного.

Бородачи изумленно уставились на меня.