Марина Дробкова - Вкус гамбургских вафель

– Но ведь все так живут! – горячо возражает Гюнтер. – Неужели ты так ненавидишь меня, так ненавидишь мужчин, что намеренно оставила мальчика без прививки? Мальчик не выживет!

– Выживет. Потому что ты увезешь его отсюда. На Землю.

Гюнтер со всего размаху опускается на стул, жалобно заскрипевший под ним.

– Ты… Ты… Ты понимаешь, что за похищение ребенка, который принадлежит государству, тебя отправят в тюрьму? И меня тоже.

– Гюнтер, я все равно умру лет в тридцать пять. Последние восемь лет мне по крайней мере не надо будет озадачиваться поиском работы.

– У тебя никогда не было проблем с работой, – машинально возражает Гюнтер.

– Это раньше. А теперь я лишилась чувства ритма. Я не смогу танцевать, не смогу управляться с клавишными машинами, я не воспринимаю личностный настрой, даже не справлюсь с регулировкой транспортных потоков, я инвалид, понимаешь? Меня посадят – пусть. Моя дочь не окажется на улице, а сына ты прямо в порту через автомат переоформишь на себя. У тебя двойное гражданство, и к тебе никто не придерется. Во всем буду виновата только я, я одна. Я хочу, чтоб они нормально жили, понимаешь? Наша дочь – здесь, а наш сын – на Земле, где ему не грозит иммунодефицит.

Гюнтер какое-то время молчит, потом выдавливает:

– Ты хочешь, чтоб я взял в космос новорожденного ребенка?

– С каких пор это стало проблемой? Кювезы, питание, медблок – там все есть. Вы долетите без приключений.

– Допустим. А дальше? У меня исследования, работа, я не могу заниматься ребенком. Куда мне девать его там?

Медленно оседаю на пол. Вдруг навалилась усталость. У меня нет чувства ритма, но я чувствую: Гюнтер колеблется.

– Ты говорил: у тебя есть мать.

Это последний довод. Если не подействует он – я проиграла.

Гюнтер довольно долго молчит.

– Да, моя мать, – произносит он наконец. – Она всегда хотела внуков. А знаешь, детей у меня больше не будет…

Я не знала этого наверняка, но предполагала такую вероятность. Чуть больше полугода назад Гюнтер был в радиоактивном секторе. Он смотрит на Отто и, кажется, сдается.

– Хорошо, Эмма!

«Хорошо, Эмма!» Это звучит музыкой. Музыкой без ритма. Прекрасной музыкой.

– …Я спасу его. Не понимаю, почему я это делаю, но…

Он быстро подходит к столу и берет ребенка на руки. Успеваю сунуть ему социальный полис. Гюнтер подхватывает свободной рукой приготовленный чемодан и быстрым шагом удаляется, бросив мне:

– Прощай.

Вот и все. Сижу на полу. Скоро за мной придут, арестуют, отвезут в следственный изолятор… Но я сделала все, что могла.

Перед глазами темно. Во рту странное ощущение, должно быть, я прикусила язык. Но это не кровь. Это вкус гамбургских вафель, настоящих.