Михаил Сегал - Рассказы

Круче «скажем» могло быть только «будем считать». «Скажем» ушло на почетное второе место.

Иногда она вскидывала волосы, и он видел шею, изгибающуюся, как побег молодого дерева. Ее тело укрывало его, горячие поцелуи не отпускали ни на секунду. То, о чем он мечтал долгие годы, свершилось. Но стена встала между ними, и он ничего не мог поделать.

Она подняла голову, поджала губу.

— Я что-то не так делаю? Ты меня не хочешь?

— Я, — прохрипел он, — я…

— Ты устал?

— Ты…

— Я все понимаю, забудь, это вообще не проблема.

— Пятьсот тысяч, — наконец членораздельно произнес он, — пятьсот?

— Ты опять об этом?!! Ну прости, я не знала, что это для тебя так важно… Пойми: я больше математику учила, а такой предмет, как история, — не очень.

— Значит, все, о чем мы говорили, все, кто погиб, для тебя — предмет? Такой же, как математика и физика?

— Ну да, а что тут такого? Я же не виновата, что у меня была больше склонность к точным наукам, чем к истории.

— Ты понимаешь, где ты живешь?! — закричал он. — Понимаешь, что это за страна, где ты родилась?!

— Россия? — испуганно предположила она и тут же исправилась: — Российская Федерация?

— И что?! Что ты о ней знаешь?

— Что… У нас сейчас демократия, что… рыночная экономика… что все нормально, — она почти плакала.

— То есть ты живешь в такой распрекрасной стране, где можно взять кредит на машину и выпить кофе на открытой веранде?! Тебе хватает? Это — твоя Россия? Говори! — он схватил ее за плечи. — И акулы у тебя легкими дышат, и в гандбол овальным мячиком играют, и в Губчека чиксы работают?

— Отпусти, пожалуйста, мне больно, — попросила она.

— И Дзержинский у тебя — писатель, и народу в стране погибло четыреста двадцать пять тысяч человек! В Гражданскую с Отечественной и от Сталина! Спасибо — округлила до пятисот!

— Прости! Я просто не учила эту тему!

— Мы с тобой родились на этих костях, ходим, ездим, трахаемся на костях. Кофе твое из костей, а ты… ты… ты хочешь, чтобы у меня стояло после этого?

— Прости, — рыдала она, — я не знала, что это так важно!

— Ничего не важно! И то, что для тебя Волоколамское направление не связано ни с чем, кроме пробок, — тоже.

— Я знаю про войну! — закричала она. — Знаю, что немецкие танки почти дошли до «ИКЕИ»!

— И урок не было! Орки были, а урок — нет.

— Не бросай меня! — она уже не кричала, а пищала. — Я молодая, я смогу много тебе дать. Много секса. Я же понимаю… что тебе не о чем со мной разговаривать, но… — и снова приникла к его телу губами. — Не бросай меня! Ты же можешь со мной просто тр…ться!

— О чем с тобой тр…ться? — прохрипел он.

Он спал в офисном туалете, и снилось, как гандболистки бегут к чужим воротам, отдают друг другу мяч, забивают голы в полете.

А потом — как она уходила вчера, вся в слезах, и забрала уже поставленную в стаканчик зубную щетку.

Она бежала по июньскому лугу, по высокой траве, акула неслась за нею, и мокрый черный плавник стремительно приближался.

— Не бросай меня, — слышалось ему. Но голос был все тише, а акулий хрип — громче. Вдруг все пропало, и он увидел товарища Сталина в окружении малознакомых гэпэушников. Сталин повертел в руках фотографию Троцкого и спросил:

— Почему старик еще жив?

Гэпэушники задумались.

Вождь не стал их мучить и сам предложил решение: достал из шкафа и передал в руки его институтской одногруппнице новенький, блестящий, как самурайский меч, ледоруб.

Вдруг осталась одна одногруппница — в альпинистской экипировке, на алтайском взгорье, с этим самым ледорубом. Она улыбалась так нежно, и захотелось залезть прямо сейчас в «Одноклассники», написать ей, встретиться и… просто поговорить про Троцкого.

Немолодой, небритый, он спал, уткнувшись лицом в рулон туалетной бумаги. Его разбудил стук в дверь.

— Старик! Ты еще жив?

2008

— А хорошо здесь сделали! Тут же детское кафе раньше было: то ли «Солнышко», то ли не «Солнышко». Не помните?

Я не помнил. Вернее, сколько себя помнил, здесь был черный провал, что-то вечно ремонтировали.

— Ну, как же, единственное детское кафе в городе, нас сюда специально водили мороженое поесть не из вафельных стаканчиков, а в серебряных чашках на ножке… А сейчас, по-моему, и нет ничего для детей.

Утро начиналось здорово, Оля держала меня за руку. Она откинулась на спинку кресла и сказала:

— В «Супермоле» есть детская площадка.

Он улыбнулся.

— Нет, это не то. Там они в загончике каком-то ползают, а «Солнышко»…

Подошла официантка.

— Определились?

Оля заказала капучино, а я сказал:

— Американо, и что у вас есть из сладкого?

— Возьмите «Элегию».

Я спросил:

— Это что?

— Вы у нас «Фруктовый восторг» пробовали?

— Нет.

— «Элегия» — это типа «Фруктового восторга», но без фруктов.

Тогда я сказал:

— Сейчас подумаю.

Он спросил:

— Скажите, у вас есть мороженое в серебряных чашках на тонкой ножке?

— Есть. У нас пошарично. Один шарик — 30 рублей.

Он заказал эспрессо и мороженое, официантка собралась уходить, но я ее остановил:

— Девушка, девушка! Вы у меня забыли спросить.

— Вы же сказали: «потом».

Тут уже Оля поставила ее на место:

— Он сказал: подумает.

— Мне «Элегию», — сказал я и сразу уточнил: — А можно на нее посмотреть?

Наглядно выбирать было проще. Два тортика стояли на белоснежных тарелочках в витрине.

— Разница только во фруктах или там разный состав теста?

Тут уже официантка вела себя вежливо.

— В «Элегии» пропитка еще идет из ликера.

Я был за рулем, так что заказал «Восторг». Вернулся к столу и поцеловал Олю. А он сказал:

— Отличное такое кафе, современное.

Оля согласилась:

— Единственное, где все более-менее по-европейски.

— А то встретились бы где-то в неприятном месте, и разговор уже совсем не тот, — сказал я, потому что был согласен с Олей в данном случае и вообще — всегда ее поддерживал.

Он улыбнулся:

— Мне очень импонирует, что вы все так продумываете.

Оля перешла к делу, но деликатно, не так чтобы в лоб.

— Мне кажется, если все правильно организовать, все правильно и пройдет.

— Естественно, — стал серьезен. Улыбочка сразу пропала, начал слушать.

— Нам вас Зинаида Матвеевна, Бовина мама, рекомендовала. Она сказала, что у вас подход современный. Сами понимаете: «как у всех» нас не устраивает.

Он стал еще серьезнее:

— Естественно. Я представляю, что вам предлагали… Но это все старая школа: они как тридцать лет назад делали, так и делают.

— И таких — большинство, — снова поддержал я Олю, — мы вот сколько видели: просто кошмар. Мы так не хотим, очень важно все знать заранее.