Михаил Сегал - Рассказы

В мои слова попала интонация провинциального цензора, и это было первым признаком того, что я в них ничего не понимаю.

— Как так! — забеспокоился дядюшка — Как так! Ничего себе — нет базы! Ничего себе! Служит, вы меня простите, человек на Черном море и думает, что он — черноморец. Плывет в Италию, пересекает кучу проливов и продолжает думать то же самое. «Я черноморец! — считает он. — Я черноморец!» Но он-то, простите меня, уже адриатическоморец! Вот как нет! Никак иначе! Или нет?

«Да», — подумал я и замер, ожидая толкования.

— И поэтому однажды дядюшка Н зашел к себе в кают-компанию, снял бескозырку и написал в бортовом журнале вот что: «Пришло мне на ум! Живет себе человек где-то в Парагвае, Париже или, скажем, в Орловской губернии. Существует в каком-то измерении, образованном триединством настоящего времени, себя в нем и окружающих людей. Вдруг Вселенная совершает поворот своих колес, и измерение меняется, то есть меняются все три его составляющие. Человек волнуется, переживает уход прежних чувств, а поделать ничего не может. Даже себя узнать затруднительно. Чувства и видение мира — принадлежность постоянно меняющихся измерений. А раз так — то нет и человека как такового. Нет ничего постоянного, кроме скорби по ушедшим пространствам: ушедшим навеки, так как они стопроцентно единичны. И в этом, а не в событиях следует искать причину того, что мы называем тоской».

«Того, что мы называем тоской», — думал я. Намеревался произойти полдень, в комнате было темно.

Вот уже несколько часов маленький длинноносый старичок рассказывал мне философские теории его знакомых дядюшек. А я устал. Помимо того, я понимал, что должно произойти что-то, что полностью изменит мою жизнь, понимал и боялся этого. Обилие философии переполняло голову, голос старичка доносился откуда-то издали, дождь шел все нескончаемее.

Вдруг дядюшка Я воскликнул громко и восторженно:

— Ой! Какой конфуз! Извиняйте дурака, не серчайте понапрасну! Я тут все про мировую философию, да про мировую философию, а вы-то все это и без меня знаете. Я же с вопросом пришел, а заболтался! Эге! Хе-хе! Хох! Эх, эге-ге! С вопросом! Дозволите спросить или валенком прогоните?

— Дозволю, — ответил я.

— Ежли что, вы — не того, не сомневайтесь! Я за полезный совет меда вам дам или льна сколько нужно! Я не просто же, я же, как, так сказать, любитель, потому как, ого, у меня с детства в душе заноза… Вот смотрите: идет дождь… Кап-кап, иными словами — льеть… Тучи на небе не везде: здесь есть, а там — уже извините, уже нетути туч. Стало быть, я размышляю, и дождь идет местами. Стало быть, и он так же: где есть, а где — ну совсем нет!

Он наклонился ко мне. От его плаща повеяло хвоей, а от дыхания — тоже хвоей и медом.

— Где? — спросил он. — Скажите, дядюшка М… Где… Неужели есть на свете такое место, где дождик кончается? Где есть граница, переступив которую, можно шагнуть из воды в сушу и смотреть, — он запрокинул голову вверх, как будто закапывал капли, — часами смотреть на серебряную… стену, уходящую в небо, к звездам?

Он даже не сглотнул слезы, а просто зажмурился, и глаза забрали их обратно.

— Где, во время какого дождя посчастливится попасть в эту точку, где не действует ни одна теория, ни одного из вышеупомянутых дядюшек, и все это — в некотором смысле?! Ответьте, М, это очень важно! Это заноза! Вы молчите? Вы не знаете? А почему? Почему вы не знаете? Я считал, что это просто. Значит, нет? Значит, нет. Значит… Что… Я пойду… Как… То есть… Льеть… То есть… М… Я пошел…

И он ушел.

Последнюю фразу дядюшка Я говорил в течение получаса. А как только вышел за дверь, дождь прекратился. За лесом появилось солнце, над речкой — радуга, а со стороны административного корпуса зазвучала музыка, предвещающая начало обеда второй смены.

Так на этот раз окончилась моя жизнь, и это было не самым плохим выходом для человека, который не сумел указать точку, где кончается дождь.

1992

Здравствуйте, девочки!

Здравствуйте, мальчики!

Здравствуйте, кубики!

Вы, конечно, удивились подобному обращению — ведь всем с малых лет известно, что дети делятся на мальчиков и девочек. Кто же такие кубики?

Если это действительно так важно знать перед тем, как слушать сказку, пожалуйста, я объясню.

Человек рождается сразу либо мальчиком, либо девочкой. Это так. Но существует особый сорт людей, которые не могут быть ни мальчиками (очень важными и рассудительными), ни девочками (очень веселыми и красивыми). И то и другое им неинтересно. Поэтому они рождаются кубиками.

Вы меня спросите: а где же они, кубики? Как выглядят? Что едят и в какие школы ходят? Вы скажете: покажите! Покажите хоть одного кубика, и мы поверим в их существование!

Ну, конечно, я вам показать ничего не смогу, потому что от начала до конца история с кубиками — мое изобретение. Конечно же их не существует.

Но дело ведь не в этом! Не в этом, а в том, что нельзя проверять чудо: «Может такое быть или не может?» Этим пусть отличники занимаются, у них пятерки по математике! Мы же с вами будем верить всему, не задавая вопросов. В сказке может быть все, кроме Никакого Конца. Либо — Хороший, либо Плохой, а Никакого — ни в коем случае. Договорились?

Итак, в темном лесу, на лужайке, куда редко забегают Редкие звери и Етупые Охотники, стоит Пулеметный Бочонок. Называется он так потому, что в любое время суток в нем всегда до краев налита гречневая каша с молоком. Бочонок этот не волшебный, а простой, стало быть — сам варить кашу не может. Стало быть, кто-то должен ее туда наливать. Кто?! Неважно. Важно, что каша вкусная и полезная.

Зато как интересно будет узнать, что каждый вечер у Бочонка собираются мальчики, девочки, кубики, всякие маленькие и некоторые крупные зверьки. Они обступают его со всех сторон, садятся в кружок и слушают сказки. Все кажется ненастоящим и волшебным, как будто внезапно наступил сон. Но это не сон. Это пулеметный бочонок ласково улыбается и приговаривает:

— Сказка — это вам не тренди-бренди, не бук-хрюк, не тык-бык!

Он немного ломается, а затем, поборов стеснение, чешет пятерней затылок и начинает рассказывать

— Сказки Пулеметного Бочонка —

Сказка — это вам не тренди-бренди, не бук-хрюк, не тык-бык… Я только с одним не согласен, хоть вы меня на первый-второй рассчитайте, что не может быть историй с Никаким Концом. Может! Раз все может быть в сказках, значит — все! Без ограничений! Поэтому сегодня я расскажу вам

Стояло утро, студеное, как поломавшийся утюг. Люди, пришедшие на лесную опушку, радостно терлись друг о друга, чтобы согреться. Терлись, терлись, а потом, закутавшись покрепче в шкуры, дружно стали на колени и принялись молиться.