Халлдор Лакснесс - Званый обед с жареными голубями: Рассказы

Но этим летом из фиорда днем и ночью выходили лодки, тяжело нагруженные сельдью. В рыбацком поселке, затерянном среди утесов, вновь не признают разницы между днем и ночью. На протяжении всей ночи шум моторов с фиорда сливается с гомоном людей, которые бодрствуют, которые зарабатывают деньги…

Внизу на причалах собрались женщины — самые различные по возрасту и по внешности. Они одеты в кофты и куртки немыслимого фасона и покроя, ибо каждая такая кофта шилась не по законам моды и красоты, а была создана только необходимостью будничной жизни. То же самое можно сказать о многообразных шляпах и платках. В поселке нет ни одной женщины, которая бы не вышла из четырех стен своего святилища и не приняла бы участия в этой великолепной суете. Матери оставляют своих младенцев в люльках и спешат разделывать рыбу; девицы на выданье бросают шитье приданого, в которое они вкладывают все свои девичьи мечты; старые девы вскакивают в середине разговора, не досказав до конца занятную историю, не допив кофе. Сельдь, которую ждали долго, как любовницу, выгружают на берег, защищенный от волн большими брусьями. Здесь ее поджидают с черпаками и лопатками, чтобы окунуть их в эту благодать. Взволнованные, покрытые рыбьей чешуей, люди лопатами наполняют бочки этими сверкающими чудо-рыбами. Женщины уже стоят наготове с ножами. Сколько радости, сколько суеты вокруг! После семнадцатилетнего отсутствия бог вновь осчастливил этот поселок своим посещением.

Все в городке думают только об одном; у всех на устах только одно слово, вернее, вокруг этого слова вращаются все остальные слова, все остальные мысли. Сельдь в фиорде равносильна золоту в Клондайке. В каждой кухне, на каждом огороде говорится об этой благословенной твари. Говорится о ней и у ручья, и на перекрестках дорог, и на берегу. Даже у пастора, врача и местного чиновника говорят только о последнем событии — появлении сельди. Всего лишь две недели тому назад над этим маленьким местечком тяготело проклятие, а теперь, говорят в банке, за несколько дней из пасти моря вырвано богатство в миллион крон. Еще две недели назад рыбак, стоя на своем маленьком выгоне, все больше и больше склонялся к мысли, что ему придется перейти на иждивение прихода, потому что на пастбище голо и пусто; он подозревал, что сена уже не хватит на прокорм коровы, которую он содержит вместе со своим шурином. Сейчас сельдь изменила это бедственное существование. Фиорд стал неисчерпаемой сокровищницей. Заработков рыбака теперь хватит, чтобы расплатиться с долгами, он даже, пожалуй, купит на рождество водку, если, конечно, расчеты на улов оправдаются. В течение короткого времени произошло так много событий, что, соберись кто-нибудь описать все это, даже самый незначительный случай мог бы дать повод для большого рассказа.

Бедняки превращаются в зажиточных людей, но их благоденствие кратковременно, как всякое опьянение. Банкроты взлетают на воздух так же внезапно, как пробки из детских пугачей…

Здоровые парни работают так усердно, что в совершенном изнеможении падают на селедочные кучи, лишаются дара речи и внезапно умирают. Солидные граждане этого поселка, обезумев от бессонницы и переутомления, ходят с воспаленными глазами, суетятся, бьют стекла, богохульствуют и набрасываются на людей. Люди, находящиеся при смерти, вскакивают с постели, бросая в лицо врачу все лекарства, и спешат занять место у невода. Были случаи, когда у женщин появлялись родовые схватки во время чистки рыбы, и только силой удавалось увести их домой, но спустя некоторое время они как ни в чем не бывало вновь приходили чистить рыбу. В это время коровы тоскливо бродят по огородам, требуя, чтобы их освободили от тяжести молока, и с ожесточением топчутся по картофельной ботве до тех пор, пока с причала не прибежит какой-нибудь парнишка и не прогонит их, подстегивая огромной селедкой.

Из всех спин, сгибающихся и разгибающихся над бочками сельди, одна была более согбенной, чем другие. И казалось совершенным чудом, что она давным-давно не сломалась. Это была спина женщины, которую звали Старая Ката. Женщина была одета в мужскую обтрепанную куртку, которая когда-то была новой, но теперь по цвету напоминала старый мешок с отбросами рыбы, пролежавшей долгое время на берегу. На шее у нее была повязана коричневая тряпка. На костлявые ноги были натянуты какие-то пузыри, и никто ни за что не поверил бы, что это ботинки. Доведись кому-нибудь взглянуть на нее поближе, он увидел бы сморщенное старушечье лицо с одним большим зубом во рту, воспаленные глаза и торчащие редкие волосы на подбородке. Руки у нее были худые, бессильные, узловатые, как две старые тряпки. И казалось совершенно невероятным, что эти руки могут удержать нож. А эти старые руки чистили рыбу. Старуха — а ей было уже девяносто лет — встала в шесть часов утра и весь долгий божий день работала. И за весь этот день она не проронила ни одного слова, не смотрела по сторонам; все же ей удалось очистить только три бочки. Всего-навсего на две кроны двадцать пять эре. Бедняга, она заслужила премию если не за работу, то хотя бы за возраст, но — увы! — она ее не получит.

Ей, старой селедочнице, случалось очищать на этом фиорде до сорока бочек в день. Тогда ей выдавали премии. А сегодня подрядчик, проверяя рыбу, вспомнил старую песенку, которая передавалась раньше из уст в уста по всему поселку:

Когда-то эту песню можно было слышать каждое воскресенье по всему местечку, но сейчас никто уже больше не помнит тех времен, когда старая Ката получала премии, когда она работала на промыслах компании «Кит». Ката так усердно трудилась в этом «Ките», как будто соревновалась с пророком Ионой; да она и положила его на обе лопатки — ведь он-то пребывал в чреве кита всего три дня и три ночи.

Когда-то у нее был полон дом детей. Впрочем, все рыбаки плодовиты, плодовиты, как рыбы, с которыми они имеют дело. Старость свою она коротала в семье одного из сыновей, самого бедного рыбака на фиорде. Многие годы она ждала селедку, как набожная женщина ждет спасителя в его благословенном доме, и вот теперь сельдь пошла.

В течение многих лет Ката видела, как у нее рождаются внуки, чтобы умереть. Дети появлялись, как маленькие белые облачка, сами по себе возникающие в небе, затем рассеивающиеся дождем. У нее была подруга, жившая на иждивении прихода в Екульдале. Когда-то они вместе работали на китобойне, ходили друг к другу в гости, пили жидкий кофе и разговаривали о китах. Затем они превратились в нищенок и ходили по дворам. Старая женщина из Екульдаля ежегодно посылала ей маленький моток шерсти, а старая Ката, сидя в своей развалившейся хижине, вязала варежки, которые продавала рыбакам за несколько эре. Эти эре она вкладывала в хозяйство сына, и если кто-нибудь уезжал в Екульдаль, то Ката просила отвезти знакомой старухе немного кофе, завязанного в тряпочку. Сейчас этой старухи нет в живых, она умерла в Екульдале.