Алексей Мошин - Два мецената

Из кабинета Арсения Кондратьевича прошли в комнаты Виссариона Арсеньевича.

Здесь не только все стены были увешаны картинами, но и на полу стояли груды картин. Все эти картины носили уже другой характер, чем те, – в апартаментах старика. Оттуда, из тех апартаментов, Сергей Петрович вынес такое впечатление, какое он испытывал только однажды, в детстве, когда ему привелось до отвалу объесться сладким блюдом. Надолго потом опротивело ему это сладкое. И теперь его угостили таким множеством чего-то приторного… Впечатление пресыщения, излишества, крайнего излишества, в общем тягостное, неприятное впечатление вынес Сергей Петрович из апартаментов старого Дарина.

В комнатах Виссариона почти каждая картина приковывала к себе внимание зрителя или глубоко прочувствованным настроением или тонко подмеченными и талантливо изображёнными характерами и типами. Всего больше было здесь картин, изображавших нужду, людские страдания, жизнь пролетариата. Всё это были произведения молодых, ещё не сделавших себе имени художников; – это были их первые, может быть, самые звучные, самые искренние песни.

«Как этот Виссарион глубоко и хорошо чувствует, должно быть, раз он сумел собрать такие вещи», – подумал Сергей Петрович.

Если бы Воронин знал, как приобретались эти вещи, он смотрел бы на них с особенной грустью.

Молодые художники, не желающие примыкать к «делающему хорошие дела Обществу внешности» и не заслужившие ещё доступа на выставку корифеев, – устраивают отдельной группой свои собственные выставки. Между покупателями картин на выставках талантливой молодёжи известны особого типа меценаты – «гробовщики». Им эту кличку метко влепили художники. Когда выставка закрывается, – в её последний день, даже в последний её час, являются «гробовщики». И внимательно осматривают те картины, под которыми нет ярлычка «продано». Всегда в этот последний час выставки являются и молодые художники – авторы выставленных и непроданных картин. Они приходят хоронить свои надежды. Надежды на то, что их картины, – результат их таланта; работы, мечты, душевных мук, творчества, – попадут, быть может, в галерею… Надежды – прожить без большой нужды до следующей выставки. Почему ж не мечтать, почему ж не надеяться до последнего дня выставки? Но тут, когда выставка закрывается, всем надеждам – смерть, конец. И вот в такой-то час, когда надежды умерли, – являются «гробовщики». Их отлично знают художники в лицо, как и они знают художников. И вступают в разговор «гробовщики» с художниками:

– А у вас недурно эта вещица написана…

– Не продалась, однако…

– Очень высокую цену вы назначили… Ведь имени у вас ещё нет… За имена деньги платят… А вещица недурна… Я бы не пожалел за неё…

И «гробовщик» называет четверть той и без того скромной цены, которую назначил молодой художник за свою вещь.

Начинается торг. Художник нуждается, очень нуждается в деньгах и просит хоть прибавить что-нибудь. «Гробовщик» уверяет, что больше он не может прибавить ни рубля, – что и эту-то сумму, которую он назначил, он только потому предлагает, что уж очень ему вещица приглянулась. Художник вспоминает, что у «гробовщика» большое собрание картин, которыми интересуются многие, ездят осматривать… значит и его вещь будут многие видеть; вспоминает, что «гробовщик» не прибавляет почти никогда к той сумме, которую раз сам назначает, – и уступает художник своё детище-картину «гробовщику».

Миллионер Виссарион Арсеньевич Дарин принадлежал именно к числу меценатов-«гробовщиков» и покупал картины за бесценок.

Он приобретал картины не только на выставках и не только непосредственно у художников; ходили слухи о нём, как о меценате и богатом человеке, и к нему приносили художественные произведения, попавшие по наследству или по иному случаю к людям нуждающимся в деньгах и в то же время иногда не знающим стоимости художественных произведений. И Виссарион Арсеньевич всегда рад был случаю приобрести хорошую картину за ничтожную сумму.

В апартаментах Виссариона увидел Воронин несколько этюдов и картин замечательных художников, занявших видное место в истории искусств. Всё это были вещи, приобретённые случайно и очень дёшево.

– Виссарион является только гостем сюда, – объяснил Грошев, – это его холостые комнаты. Живёт он с семьёй в своём отдельном доме… И там у него много картин… Да ещё несколько квартир у него на стороне, – и в Петербурге даже есть у него квартиры. И везде он любит хорошую обстановку и картины. Другие два брата тоже в своих домах живут. Но они картин не покупают: один лошадей любит, а другой… кажется, ничего не любит… способствует наращению капитала.

Сергей Петрович заметил лежавшую на полу под диваном картину и вытащил посмотреть. Это оказался портрет молодой женщины с очень интересным лицом. Немножко неправильные черты были как-то своеобразно миловидны, – симпатичны, и в тоже время что-то страдальческое передал художник в больших выразительных глазах женщины и в чуть-чуть горькой усмешке губ.

– Это жена Виссариона… – сказал Грошев, – недавно он с ней разошёлся… женится на Виландье.

– На знаменитой Виландье? На опереточной певице? – удивился Воронин.

– На ней самой, – хладнокровно подтвердил Грошев и положил портрет жены Виссариона опять под диван.

– Отчего в этом огромном собрании картин, мы не встретили ни одной вещи Зимина?

– А вот же портрет жены Виссариона – работы Зимина… Пять тысяч было заплачено за этот портрет.

– Я не обратил внимание ни на технику, ни на подпись… Меня заинтересовало самое лицо и выражение… И больше нет произведений Зимина?

– Дорожится он слишком… Богат… А Дарины не любят зря деньги бросать…

«А как же все эти квартиры на стороне?» – подумал Сергей Петрович, но ничего не сказал.

Прошли в спальню, где Грошев в постели принимал Сергея Петровича. И в этой комнате все стены были увешаны картинами.

Здесь на полу уже лежал свёрток картин, привезённых Ворониным; лакей принёс этот свёрток сюда, Грошев посмотрел каждую вещь и сказал:

– Может быть, мне удастся устроить, что он и эти купит…Но за комиссию мне десять процентов.

– С удовольствием, – ответил Сергей Петрович, и ответил искренно: «По крайней мере не обязываться ему», – подумал Воронин.

Пошли назад, Сергей Петрович бегло осматривал наиболее понравившиеся ему картины.

Когда они проходили опять через кабинет старика Дарина, Сергей Петрович остановился на минутку и сказал:

– Вот Кирилл Данилович, эффектное местечко для этюда в салонном вкусе…

Из кабинета была видна вся анфилада комнат, потому что все двери были на одной линии. Разные оттенки ковров на полу, драпировок на дверях, мелькавшие кое-где уголки фарфора и бронзы…