Андрей Войницкий - Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

— Например, ты… — сказал Гена тихо.

Она снова засмеялась, и он уловил в этом смехе издевку.

— Меня ты просто хочешь трахнуть, — сказала Юля хрипло. — Как все остальные.

— Неправда, — пробормотал Гена, чувствуя, что краснеет.

— Неужели не хочешь? Я обижусь.

Гена решил промолчать.

— Красоту нельзя потрогать, — сказала вдруг Юля серьезно. — Можно только смотреть. Ты этого не поймешь. Ты сам не знаешь, чего хочешь, а если б и знал, то боялся сказать. А если ты не скажешь громко, чего хочешь, то скажут другие и тебе придется делать то, что захотят они. Потому что они сказали, а ты промолчал. Вообще так и происходит. Ты трус, Гена.

— Ты меня совсем не знаешь, — сказал он сквозь зубы.

— А есть что узнавать?

— Знаешь что, Юля. Если ты хочешь меня обидеть, то я лучше пойду домой.

— Подожди. Я не хочу тебя обидеть. Я хочу понять, способен ли ты на красоту поступка.

Гена внимательно всмотрелся в Юлю. Она улыбаясь и прищурившись левым глазом смотрела Генке в подбородок, так компанейски, что казалось вот сейчас подмигнет.

— Юля, — сказал Гена устало. — Ты пьяна. Тебе надо выспаться.

— К чо-о-орту! Если ты прямо здесь и сейчас докажешь, что способен на красоту поступка, я тебе дам.

Гена вытаращил глаза.

— Я с тобой пересплю. Когда захочешь, где захочешь. Хоть сегодня в подъезде. Подумай. Ты еще ни с кем и не целовался, ведь так? И в ближайшие несколько лет тебе вряд ли что-то светит. Это я тебе как девушка говорю. А со мной можешь лишиться девственности уже сегодня.

Он больно прикусил губу. Нужно было что-то сказать, но ничего не лезло в голову.

— Тебе только надо сделать одну вещь.

— Какую? — произнес он почти шепотом.

Юля спрыгнула с кирпича, подняла его и показала Генке. Кирпич был твердый, красный, с воронками. Она хочет, чтобы я разбил его себе об голову, подумал Гена.

Она показала рукой на витрину с охранником и приказала:

— Туда. Витрина должна разбиться.

— Ты что… — пробормотал Гена растерянно.

— После этого я твоя. Все просто.

— Ты с ума сошла… Хочешь чтобы меня приняли? Там же охрана! Знаешь, сколько стоит эта витрина?

— Мы успеем убежать.

— Он меня запомнит.

Юля брезгливо поморщилась.

— Там темно. Никто тебя даже не увидит.

— Юля, — произнес Гена вымученно. — Зачем тебе это надо?

— Видишь ли, Гена, я должна знать, что меня трахает человек, способный на поступок, а не какое-то чмо. Для девушки это важно.

Минуту длилась гнетущая пауза. Они смотрели друг дружке в глаза, и Гена, не выдержав даже в темноте, перевел взгляд. Юля держала кирпич так, словно собиралась разбить Генке голову. А он просто не знал, что делать. Никто никогда не объяснял ему, как вести себя в таких ситуациях.

Наконец заговорила Юля. Ее голос был обычным, спокойным, даже ласковым и совсем не пьяным.

— Помню, еще года три назад, на Курском вокзале, в Москве я смотрела на поезда и думала, что человек тоже как поезд. Едет всю жизнь в одном направлении по рельсам, которые построили другие для каких-то своих маршрутов. Для своих целей… И не может свернуть. Только прямо. Хотя вокруг столько интересного… Гена, ты меня любишь?

— Да, — сказал он неожиданно для себя.

— И ты, конечно же, готов ради меня на все. Так сделай для меня хотя бы это. Сверни с рельсов.

Она протянула ему кирпич. Он судорожно думал. Была секунда, когда он понял, что и правда готов разбить эту чертову витрину, только потому, что она этого хочет. Он с удивлением увидел, что меняется, что раньше ему бы и мысль такая в голову не пришла, потому что слишком много было раньше обычных дней тихой езды по прямой, с завтраками, котом Маркизом, папой, мамой, ежедневными привычными избиениями в школе, с телевизором, с мечтами о сексе, которые, снова не осуществятся, с онанизмом, с шоколадными батончиками… Все эти будни висели у него за спиной как рюкзак. Или лежали на спине как крест. И очень хотелось хоть что-то хоть как-то изменить. Гене даже показалось, что он понял, и даже показалось, что он сможет…

Но он понял, что не сможет. Та секунда была далеко, а страх — вот он. Он был вчера, есть сегодня, будет всегда.

— Куда свернуть? — спросил Гена. — Под откос?

Юля опустила руку с кирпичом.

— Не можешь, — произнесла она разочарованно.

— Никто не может, — проникновенно сказал Гена. — Такие вещи уголовно наказуемы, если ты не знала.

Она вдруг резко разогналась, пробежала два шага и запустила кирпич в витрину.

Девочки обычно плохо бросают что-либо — Гена знал это с уроков физкультуры, когда сдавали зачет по метанию мячиков, — но Юля швырнула кирпич резко, сильно и по-мальчишески точно. Словно ей не впервой.

В расширившихся Генкиных зрачках пошла замедленная съемка, и он очень четко и подробно рассмотрел полет кирпича. Не верилось, что он долетит, что он посмеет долететь. Но кирпич, конечно же, посмел, — раздался глухой удар и лопающийся треск, какой бывает, когда по шву расходятся брюки. Кирпич врезался в витрину, но не пробил ее, а отлетел назад на пару метров. Витрина треснула и расползлась от эпицентра удара сетью трещин. На лице охранника отпечатался шок — он вскочил, рванулся к витрине, передумал, рванулся к телефону и наконец снова к витрине.

Юля спокойно отошла в тень подъезда.

— Ну так что? — спросила она у Генки. — Никто не может?

Остолбеневший Гена молчал. Охранник прислонился к треснувшей витрине, пытаясь разглядеть что-то в дождливой темноте.

— Эй ты! — заорал чей-то бас со стороны ресторана.

Гена обернулся. Возле иномарки стоял бритый толстяк в светлом костюме и темном плаще.

— Ты что, гадина, делаешь?

— Пошел на хуй! — закричала ему Юля и, словно забыв о нем, стала копаться в своем рюкзаке.

— Ах ты ж сучара! — заорал бритый крепыш и попер на них через дорогу.

Тут Гена, наконец, ожил. Ему стало так страшно, что он чуть не обоссался.

— Смываемся! — гаркнул он Юле в ухо, дергая ее за руку.

— Отъебись! — яростно огрызнулась она. — Что зассал, да? Ссыкун несчастный! Чмо!

Кабан в плаще отступать не собирался. Ему было где-то под тридцать, и выглядел он страшно. Он пер как асфальтовый каток, медленно, но верно наращивая скорость. Он же нас прибьет, думал Гена с ужасом. Он бы уже бежал, но Юля не бежала, а он не мог бросить в такой ситуации девушку, хоть и был трусом.

Юля вдруг сделала два шага навстречу крепышу. В ее руке блеснуло что-то черное, и Генке показалось, что Юля держит за лапы ворону.

Когда грохнул выстрел, Гена понял, что это пистолет. У нее и правда, пистолет в рюкзаке, подумал он, пытаясь не спятить от страха.

Выстрел оглушил его. Он никогда не думал, что в действительности это так громко.

Юля стреляла толстяку под ноги. Он резко остановился на неестественно согнутых ногах, втянув голову в плечи. При свете фонаря Гена увидел его лицо — лицо человека, которого разыгрывают — а потом до него дошло и он протянул к Юле ладони, словно пытаясь загородиться от пули.