Атагельды Караев - Твердолобый

Наконец он добился — мог без опаски подойти поближе и даже приласкать пленника — погладить нежную шерсть у него под горлом — баран вытягивал шею и сладостно щурил глаза. Правда, однажды такая доверчивость чуть не стоила Тахиру жизни. Видно, пережитое удовольствие заставило барана забыть, что он пленник, напомнило волю… и он со всей силой боднул, Тахира в плечо. Как мяч отлетает, если ударить ногой, так отлетел Тахир к стене сарая, ударился головой. Баран изготовился — хотел боднуть еще раз, но Тахир успел на четвереньках выкарабкаться за дверь…

Три дня не показывался Тахир в сарае, и три дня никто не приносил барану ни пить, ни есть. К вечеру третьего дня Тахир пришел с ведром, где было немного воды, — стал подальше, смотрел, как его узник пьет. Баран с жадностью мигом опорожнил ведро, поднял голову — и дужка ведра оказалась накинутой ему на шею… испугался, резко тряхнул головой — ведро отлетело к стенке, ударилось, помялось.

— Да, силы ему не занимать! — Тахир снова улыбался.

Наутро он дал барану немного травы, через день воды и травы стало вдоволь. Теперь Тахир снова мог подходить к барану — видел, что прежней ярости нет в его глазах, пережитые голод и жажда залегли там испугом. Тахир садился на корточки, осторожно гладил барана под горлом — и тот больше не старался боднуть человека; он не вспоминал больше ни зеленый склон, ни волю, ни белую овцу, закрывал глаза, видел памятью только колышущуюся поверхность воды в ведре. Однако и прежнее наслаждение от ласки, чего хотел добиться Тахир, не испытывал — стоял притихший, покорно вытянув шею, а почувствовав руку хозяина, дрожал всем телом.

Как-то ночью Тахир вывел барана из сарая. Ветерок донес запах пастбища, баран почуял, дернул головой, стараясь освободиться от веревки, но тут же смирился — покорно двинулся следом за хозяином. После прогулки Тахир опять привязал его к столбу. Постоял рядом, подождал, потом поднял руку, поднес ладонь ко лбу барана — тот тихонько боднул ее.

— Вот так, молодец! — Тахир, довольный, снова поднес к голове барана и быстро отдернул руку; баран, казалось, не заметил движения хозяина, но вдруг глаза его загорелись, он резко что есть силы боднул — но не руку, а кусок доски, который Тахир успел подставить; доска затрещала от удара.

— Молодец! Ну и силища! — радовался Тахир. Баран от боли тряхнул головой и чихнул.

— Ты морду ниже держи! — шепотом вразумлял его человек. — Лоб выставляй, а морду прижми к груди — это в бараньих боях главное, слышишь, дуралей! Там против тебя таких крепких выставят, сильных, отборных, из самых лучших — если морду не опустишь, в два счета разобьют тебе башку…

Он снова коснулся лба животного — и быстро отдернул руку. Опять свирепый удар пришелся по доске. Баран помотал головой и еще раз чихнул.

— Я ж тебе объясняю — морду надо держать ниже! У тех баранов, с которыми ты будешь драться, головы не то что эта дощечка, а рога — только держись! Как саданут — не очухаешься!

Баран не понимал слов хозяина, но при следующем же ударе опустил морду, прижал к груди. Доска треснула и раскололась.

Вся жизнь Тахира теперь, все будущее, все мечты и надежды связаны были с бараном — об остальном и думать забыл. Ему виделись бараньи бои, слава и деньги, много денег — и все это должен был принести его Твердолобый, его белоснежный красавец с огромной, будто медный большой казан, с непобедимой крепкой головой. Каждую ночь ему снился все тот же сон: его баран побеждает, побеждает, побеждает… Наутро он ходил улыбаясь, затуманенный, размягченный, мурлыкал под нос что-то сладостное. Но однажды приснилось дурное: его барана разодрали волки — и он вскочил, задыхаясь от ужаса, и как слепой шарил по стене руками — не мог отыскать дверь, а потом бросился в сарай… Увидев своего Твердолобого — тот испуганно шарахнулся, когда ворвался хозяин, — и поняв, что баран цел и невредим, Тахир все же долго не мог успокоиться. Он тщательно осмотрел сарай, обшарил все углы: не кроется ли опасность, а потом еще вернулся со свечой.

В тот день Тахир не вышел на работу — не мог оставить барана.

Появился завфермой, кричал раздраженно:

— О чем думаешь? Жара стоит, ручьи пересохли!

— Ну и пусть — пересохли! — кричал в ответ Тахир.

— Овцы в горах — без воды, падеж начнется, не понимаешь?!

— Я не один шофер в колхозе, пусть другие едут! — и, нервничая, тер глаз согнутым указательным пальцем правой руки.

— Так у тебя же новая машина!

— Новая, новая! Все уши прожужжали! Забирайте вашу новую, отдайте кому другому! Пусть он и ездит!

Завфермой не ожидал такого поворота, заговорил просительно:

— Но ведь ты же лучше всех знаешь дорогу к пастбищам!

— А меня никто не обучал там ездить! Пусть теперь другие на горной дороге помучаются с вашей водовозкой!

— Так ведь сорваться могут…

— А я — не могу. Их жалко, меня — нет?

— Ты не сорвешься, у тебя — опыт.

— Пусть теперь и другие набираются опыта.

— Скажу председателю, новую машину отберет, и никакой, даже и старой, взамен не получишь!

— К черту ваши машины! Катайтесь на них сама, меня оставьте в покое, — во всю глотку орал Тахир.

Все, что не связано было с бараньими боями, с будущей его славой и богатством, отодвинулось куда-то и словно бы потеряло цену.

Как и грозил завфермой, у Тахира отобрали машину, поставили сторожить бахчи. Председатель рассуждал так: Тахир опомнится, через день-два прибежит, повинится.

Однако новая служба, которую раньше он оценил бы как наказание, неожиданно пришлась ему по вкусу: больше оставалось времени для главного дела занятий с бараном.

И дома, с женой вышла ссора.

— Смотри, сам сделаешься Твердолобым! — ворчала жена. — Как привел этого вонючего барана, и детей, и меня забыл, хозяйство забросил!

— Глупая женщина, не понимаешь — ради тебя, ради детей и вашего благополучия купил такого бойца!

— Глаза б мои на него не смотрели!

— Погоди немного, скоро той — помяни мои слова, запоешь по-другому!

Ждать и вправду оставалось недолго. В ауле готовилась свадьба.

В ночь накануне праздника, когда все затихло и даже собаки угомонились, Тахир вывел Твердолобого на солончак за аулом и несколько часов выгуливал его, чтобы баран вошел, так сказать, в форму. Вернулись на рассвете, баран заснул, а Тахир так и не сомкнул глаз — нервничал, страшился проигрыша в первом же бою — понимал, что первый бой решит все.

К тому же, случись Твердолобому завтра уступить сопернику, не только обозленный завфермой, но и все остальные аульчане назовут Тахира огородным пугалом, и это станет его ценой среди людей и местом в жизни. Но если Твердолобый победит — значит, неуступчивость и твердость Тахира были не напрасны, и все заткнутся — и завфермой, и сам председатель.