Юрий Перов - Обида

— Ну а у вас как там с одеждой? — не унимается Пётр Алексеевич и так вкрадчиво подпускает вопросики, будто вот-вот сейчас поймает Степана на какой-нибудь несусветной глупости или на вранье. — Что у вас там носят по праздникам, что по будням и всё такое?..

— Да вроде то же самое, — улыбнулся Степан, — только обувка, конечно, другая. У нас там сапог не носят.

— Что ж у вас там, босиком шлёпают? — Лексеич ощерился и оглядывается на мужиков с довольным видом: мол, ловко я его подцепил.

Степан и бровью не повёл.

— Зачем же босиком, — сказал он спокойно, — у мае там в полуботинках ходят, а летом в сандалиях с дырочками — от духоты…

— Ну а когда дождь, грязь и всё такое? Что ж вы, и в дождь в полуботинках?

— Ты насчёт дождя не беспокойся, Пётр Алексеевич. Когда дождь — у нас все улицы заасфальтированные.

Лексеич только рот раскрыл, а Матвей так и крякнул:

— Вот эт-то дело!

Опомнился Лексеич и переспрашивает:

— Выходит, у вас по всем улицам асфальт?

— Конечно, по всем.

Матвей усмехнулся, подзуживает, подстрекает:

— Ну что, Лексеич? Чем крыть-то будешь?

Пётр Лексеич весь напыжился, аж хмель прошёл — соображает Степан руками в стол упёрся, от стола отстранился — ждёт. Только Лексеича ждать долго не приходится…

— А ты, ты наш новый телятник на двести голов, где твоя тёща работает, видел? Ты видел, какие мы хоромы телятам отгрохали? Ты знаешь, какой доход теперь мы от телят имеем? Разве раньше такое было? Да раньше всё козловское стадо было полторы коровы и один поросёнок. А ты говоришь — асфальт и всё такое… Да плевать мне на твой асфальт! На асфальте телят не выпасешь.

— Да, — притворно согласился Степан. — телятник хороший. Я специально ходил смотреть. Брёвнышко к брёвнышку. У нас такого нет.

— То-то и оно, что нет.

Пётр Алексеевич вроде бы подобрел и успокоился. И у меня от души отлегло. Но тут за дело взялся Матвей. Подсмеиваться перестал и приступил со всей серьёзностью. Ох и хитрый же мужик… Никогда заранее не скажешь, что у него на уме.

Заехал он издалека. Сперва о том о сём, что сеют, что убирают, какой урожай взяли, всё ли хорошо? За столом все окончательно притихли. Колюшка музыку приглушил. Даже девки бросили шушукаться — слушают. Всем интересно. Как же…

Степан отвечал толково и степенно. Рассказывал обо всём. Насчёт колхозного хозяйства, насчёт зарплаты. Матвей головой кивал — довольный. Не поймёшь только, чем он такой довольный.

А Лексеич на месте не сидит, будто ему шило в задницу вставили. Так и исходит весь от нетерпения, аж подпрыгивает. Не сдержался всё же и встрял:

— А скажи мне, Степан, сколько ты в нонешнем году картошки со своего огорода взял? Вот у нас нынче урожай. Я вот, не хвалясь, до сорока мешков накопал, и мне интересно, как на твоей распрекрасной Кубани картошка родит и всё такое…

— Ну-у, — протянул Степан, будто маленькому ребёнку, с которым готов соглашаться, лишь бы тот не разорался, — куда мне до тебя! Я, помнится, и восьми мешков не взял, а уж соседи и того меньше.

— Что ж она, твоя Кубань-то распрекрасная, картошечку не родит? — злорадно закричал Лексеич.

— Родить-то она родит — куда денется, только картошка у нас как-то не идёт. В большинстве её и не сажают вовсе. Так кое-кто… Как говорится, на любителя. Вот я сажаю немножко, чтобы на зиму хватило, потому что привычный. Нет-нет, а захочется картошечки. А так если кому надо, то проще в магазине купить.

— Ну и учудил, — хохочет Лексеич, — чтобы картошку в магазине покупать! — И руками развёл. — Вот загнул, даже слушать противно. Хоть бы врал поскладнее. — Отвернулся от Степана и вроде с Егором разговаривает. А тому что? Сидит погогатывает, с закуской управляется. На угольницах-то он всё время всухомятку живёт, а поесть любит. Да и какой мужик не любит? Ежели кто на еду косо, без удовольствия смотрит, от тот и работы путной не жди.

Степан до сих пор всё отшучивался, отмахивался от Лексеича, а тут его забрало:

— Нет, постой, это я вру?! Да что ты такое, чтоб я тебе врал? Да ты знаешь, какая там земля? Вот! — закричал он и показал на икру. — А может быть, ещё жирнее. После дождя выйдешь, а она на солнце как масло, хоть на хлеб мажь. Да такую землю не только под картошку… Да я б в эту землю и таких, как ты, не сажал, чтоб приплоду не было.

— Ладно, ладно, — Матвей в разговор вступил, — будет вам, мужики. Ты, Лексеич, сиди, не вякай, имей уважение к человеку. Соображения не имеешь, так помалкивай. Я, Степан, так тебя понял, что картошку сажать в личном огороде невыгодно у вас на Кубани? Правильно я понял?

— Правильно, — охотно согласился Степан. — Я с того же участка винограда столько возьму или помидоров, что если, скажем, на ваши деньги перевести, то картошкой засыпаться можно. Я вон в этом году одного винограда около двух тони взял. Это только шаслы, не считая того, что с беседки к столу. Лексеич, ты хоть знаешь, что такое виноград?

— Не бойсь, — оживился Лексеич, — ели мы твой виноград… Баловство, и только. Вода, она и есть вода. Твоим виноградом брюхо не набьёшь и поросёнка не накормишь. Картошка, она повернее будет.

— Вода! — Степан аж крякнул. — А ну-ка, девчата, принесите с кухни крынку. — И посуда образовалась в момент. За столом уже поняли, к чему Степан клонит, и заулыбались, поглядывая на Лексеича. Взял Степан крынку и налил до краёв вином портвейным. — На-ка, хлебни зачуток, а потом побачим, чи вода, чи нет.

Пётр Лексеич, хоть и петух петухом, а малость пощипанный. Взялся он лихо, да оторвался. Половины не отпил…

— Нет, не вода, — сказал он, — однако ж и не водка. — А сам уж крынку в студень ставит и гриба в тарелке поймать не может Так и задремал через слово.

Как только речь о вине проклятом зашла, так мужики оживились, загалдели. На Степана с вопросами лезут со всех сторон. Тот еле успевает поворачиваться.

— А много ли уходу за виноградом?

— Да как за малым дитём…

— А много ли куст даёт?

— Не куст, а лоза. И то смотря какая. Другая постарше, помогутнее, больше пуда и вообще неизвестно сколько. Бывают такие лозы, про которые сказки рассказывают, даже не верится. Ну, те, что на виноградниках, — поровнее, рекордов не дают. Там и не нужны рекорды.

— А куда его столько? Нешто съешь?

— Большую часть, конечно, давим — вино делаем. Тот же дурной казак, если вёдер сто на зиму не поставит. Ну а лишнее на винзавод сдаём. А что-то на продажу, если время есть с этим заниматься. Он ведь, виноград, тоже разный. Какой на вино, какой на стол…

— Вот ты говорил, что у тебя на беседке растёт, — Матвей аж ухо склонил, — это как понимать?

— У меня от калитки до дому вроде галереи и беседка. Мы там летом обедаем, да и спим другой раз, когда в хате душно. Весь каркас сварен из арматуры и затянут проволокой. Зимой стоит как скелет, а летом по этой проволоке виноград стелется. Обвивает сплошь. У меня там дюжина «изабеллы» посажена. Это чёрный виноград с острым запахом. Как раз на всю беседку. Неба не видать. По осени проволока гнётся, когда ягода в сок войдёт. Но из этого винограда вино редко делают. Этот как раз к столу идёт.