Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

— Не вижу ничего смешного в том, что у нашей сватьи сдохла верблюдица, — недовольно заметил по этому поводу отец. — Решительно ничего.

Мама, подойдя ко мне, осторожно похлопала меня по спине.

— Может что не в то горло попало? — заботливо спросила она. — Идём в дом, я сейчас напою тебя чаем, сынок.

— Ты мог бы что-нибудь и сказать нашей гостье, — заметил отец. — А то могут подумать, что ты и разговаривать не умеешь.

Я молчал. Что я мог сказать этой старой женщине, которой казалось, что она делает что-то очень важное, в то время, когда она совершенно очевидно (и особенно очевидно это было мне) просто попусту теряла здесь время. Но разве я мог ей сказать: «Займитесь, уважаемая тётушка Огульсенем, подыскиванием другого жениха для вашей дочери». Нет, это было бы невежливо и грубо. Поэтому я лишь посочувствовал по поводу погибшей верблюдицы и ушёл в дом. Я слышал, как тётушка Огульсенем сказала мне вслед:

— Что-то глаза у него жёлтые. Уж не болен ли он у вас?

Мама заверила тётушку Огульсенем, что я здоров. И раз уж разговор зашёл обо мне, не могла не прибавить:

— Нет, вы скажите, сватья Огульсенем, кто может сравниться в ауле с нашим Аширом? Строен и высок, как чинара. Только разве что молчалив немного — ну да это не беда. Вот мой Поллы тоже говорит не часто, но уж если скажет, то только держись.

Мой отец приосанился.

— Да, — согласился он. — Мужчины в нашей семье попусту болтать языком не любят. Недаром говорят: «Слово серебро, молчание — золото».

— Ох, и любите вы своего сынка, — не то с завистью, не то с осуждением сказала тётушка Огульсенем. — Смотрите, так он у вас никогда взрослым не станет.

— Нет уж, сватья, — вступилась за меня мама. — Всё, что угодно, только не это. Посмотри, как он работает. И в институте учится, и в научном обществе занимается. Я верю, Ашир ещё себя покажет, а, Поллы?

— В нашей семье все мужчины таковы, — с достоинством поддержал её отец. — А такого, как Ашир, надо ещё поискать.

Тут вновь оживилась тётушка Огульсенем. Вот уже целую минуту ей не давали вставить слова, но теперь она оседлала любимого конька и перехватила инициативу.

— Да, — взяла она нить разговора в свои руки. — По сравнению с нынешней молодёжью ваш Ашир — парень хоть куда. Да и вообще с парня — какой спрос. Но вот девушки — я не говорю, конечно, о своей птичке Гюльнахал, — остальные — Гог и Магог, лучше бы им не рождаться на свет. Совсем потеряли стыд. Просто не веришь собственным глазам, когда увидишь. Да что там, — вот шла я сюда и повстречалась — с кем бы вы думали? С этой пигалицей, дочкой Сахата. Сидит себе за рулём трактора, а саму-то из-за руля невидно. И ничего — пашет себе. Говорят, она одна вспахала всё поле из-под ячменя, что у старых развалин. Не дай бог в такую влюбиться да в дом невесткой привести, никакого толку не будет. А вы видели бы, во что она была одета! В этот… кумбен… зион, или как там его, словом, где рубашка вместе с брюками, точь-в-точь мужчина.

— Упаси бог, — замахала руками мама.

— Это ещё что, — вновь затараторила сватья, напрочь, похоже, забывшая, что ещё полчаса назад сидела на земле, обливаясь слезами из-за издохшей верблюдицы. — Это ещё что. Вчера проходила я мимо школы. Ва-а-ах, в глазах почернело. Здоровые парни и взрослые девушки бегают по площадке за мячом, прыгают, как горные козлы, хватают друг друга, а у самих — всё наружу, и где прикрыто, и где голо.

— Ужас, — вторила мама, а отец промолчал.

Тётушка Огульсенем ожидала более горячей поддержки. Она с упрёком посмотрела на моих родителей.

— Говорят, что стоит женщине оседлать коня, и наступит конец света. Разве народ зря скажет? Вот мы и дождались светопредставления — девушка вместо того, чтобы готовить обед или ткать ковёр, сидит верхом на тракторе и скалит зубы, а попробуй сделай ей замечание, ответит такое — замертво упадёшь.

— Н-да, — неопределённо вздохнул отец и с тоской посмотрел в сторону помидорных грядок.

Мне было ясно, а отцу и тем более чего хотела и чего добивалась хитрющая сватья. Ей хотелось лишний раз подчеркнуть, насколько её Гюльнахал, разумеется, отличается от современной молодёжи. И, конечно, сделать она стремилась вовсе не для того, чтобы святая правда не затерялась, а для того лишь, чтобы подвести идейную, так сказать, базу под сумму калыма, который мог колебаться в значительных пределах.

Отца этот разговор, похоже, серьёзно беспокоил. Поэтому он попытался направить беседу на иной лад.

— По-моему, ты просто невежлива к сватье, — недовольно сказал он, обращаясь к маме. — Мы стоим и стоим, а ты даже не сообразила, что от разговоров только горло сохнет. Напои сзатью чаем.

— И в самом деле, — всполошилась мама. — Какая я стала беспамятная, прости меня бог. Идём, сватья, идём, посидим за чаем.

Но сватья пришла не чай пить, и сбить её с тропы было не так-то просто.

— Да, — ответила она твёрдо, делая при этом отстраняющий всякие разговоры о каком-то там чае жест, — да, сваты, дела в мире серьёзные. Прошёл слух — и вас конечно тоже не миновал, что в самое ближайшее время станут проверять, откуда у богато живущих людей деньги. И если выяснится, что в колхозе они не состоят или работают плохо — им не сдобровать. Всё будет отнято, всё до копейки.

— Это что за разговоры ты повела, почтеннейшая родственница, — рассердился папа. — Если у тебя нет в запасе более интересных новостей и ты отказываешься посидеть с моей Соной и попить чаю, то, пожалуй, я вернулся бы к своим помидорам, которые вот уже больше часа как ожидают поливки.

Но тётушку Огульсенем не интересовали никакие помидоры.

— А что вы, сваты, думаете о самой последней новости?

— Мы ничего о ней не знаем, — сказал отец, — и поэтому мы мало что можем о ней думать.

— Дочь плешивого Нувмата сбежала вчера из дома, — торжествующе выпалила тётушка Огульсенем, справедливо считая, что уж такая-то новость перетянет все помидоры на свете, даже если они совсем завянут от зноя.

— Неужели?! — удивилась мама. Всё-таки она была женщина добрая и выдержанная, не то, что отец, который заявил, да, так прямо и заявил, что никакие побеги ничьих дочерей его нисколько не тревожат.

— Ты не прав, кум Поллы, — укоризненно ответствовала тётушка Огульсенем. — Ведь это представить себе только — и можно потерять разум: родители нашли ей хорошего парня из соседнего аула, а она заявила, что скорее выйдет в городе за первого встречного, чем за того, кого ей сосватали собственные мать и отец.

— Плевать мне на плешивого Нувмата, — решительно заявил отец. — Бездельник он, Нувмат, и всегда был бездельником. И хватит об этом. За целый час я не услышал ничего приятного для слуха. А помидоры не политы.

— До меня тоже дошли кое-какие слухи, — внезапно сказала мама. — Поскольку благодаря сватье Огульсенем мы уже целый час говорим о неприятном, я хотела бы поговорить здесь сразу и об этом.