Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

Тётушка Огульсенем насторожилась.

— Если ты хочешь сказать, сватья Сона, что эти слухи каким-то образом касаются моей непорочной Гюльнахал, — заявила она совершенно решительно, — я просто отказываюсь их слушать.

— Давай я тебе всё же перескажу их, сватья Огульсенем, а ты уж сама решай касаются они Гюльнахал или нет.

— Не желаю даже слышать, — проговорила с достоинством тётушка Огульсенем.

— Говорят, что у Хайдара есть сын по имени Чарыяр…

— Зачем мне знать про Хайдара и про его сына, — забеспокоилась тётушка Огульсенем… — Конечно, я живу в ауле чуть не сто лет и знаю Хайдара, более того, я слышала, что у него, кажется, есть и сын, а может, нисколько, тогда вполне может быть, что одного из них зовут Чарыяр. Но я совершенно не представляю, какое отношение это может иметь к моей Гюльнахал.

— …и что этот самый Чарыяр, — продолжала мама, — по уши влюблён в Гюльнахал и всюду сопровождает её, как собственная тень, и что она сама никогда не говорит ему, что это ей неприятно. Вот что говорят люди, сватья Огульсенем, а так это или нет — тебе видней.

— Ложь, ложь, и тысяча тысяч раз ложь, — выкрякнула тётушка Огульсенем. — Увы, сват Поллы, — обратилась она уже к отцу, — для людей сечас нет ничего святого. Даже имя невинной девушки могут покрыть тенью. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Да что далеко ходить — я сама слышала, как Меред кричал, что ты спекулянт и тебя надо исключить из колхоза — вот что можно даже услышать. А уж про девушку, которая ничем себя защитить не может, каждый волен плести, что в голову взбредёт. Клянусь солнцем, моя Гюльнахал глаз на мужчину не поднимет, если даже наступит всемирный потоп.

— Этот Меред до конца жизни не узнает, что такое покой, — сказал отец, скрипнув зубами от воспоминаний о нанесённой ему обиде. — Хорошо, сватья, давай двигаться вместе к концу наших дел. Никто про твою Гюльнахал не хочет сказать ничего плохого, а на то, что говорят или могут сказать люди — заткнём уши войлоком. Говори, что хочешь получить по обычаю, завещанному нашими предками за девушку Гюльнахал, которая невесткой должна войти в наш дом.

— Только ты уж держись меры, сватья Огульсенем, — попросила мама, испуганная, как бы тётушка Огульсенем не воспользовалась настроением отца и не назвала несусветной цифры. Но тётушка Огульсенем и не собиралась ничего называть точно. Что названо — то отрезано. Скажешь — а вдруг продешевишь?

— Был бы кошелёк полон, — уклончиво ответила она, — а остальное решится как-нибудь само собой.

— Было бы здоровье вот здесь, — и отец гордо постучал себя по груди, — и кошелёк никогда не похудеет.

— Ну, вот и хорошо, сват Поллы, — затараторила тётушка Огульсенем, очень довольная таким завершением дела. — Дай бог тебе здоровья, сват Поллы, чтобы ты дожил до ста лет. А у меня ещё столько хлопот, столько хлопот: ведь надо ещё найти человека, который снял бы шкуру с издохшей верблюдицы, грех пропадать такому добру, верно?

И с этими словами она опять исчезла, как если бы её здесь и не было. Родители долго смотрели ей вслед, словно ожидая, что она вот-вот возникнет снова. Затем они вновь занялись своими делами.

Весь вечер я проискал Чарыяра, а не найдя его, вернулся домой. Бесполезно было продолжать поиски; похоже, Чарыяра мне не найти. Ведь он шофёр, а сейчас все уехали на жатву ячменя на горные участки, и шофёра, конечно, тоже. Ячмень на горной богаре вырастает отменный, но созревает он на месяц позднее, чем на равнине — вот почему внизу жатва давно закончилась, а в горах ещё кипит во всю.

Дома жизнь шла как обычно. Родители хлопотали по домашним делам, которым, похоже, не было ни конца ни края. Вот вернулись домой обе наши коровы — и тут же мама, привязав их, кинулась кормить. Отца вообще не было видно — мне кажется, дай ему волю, он и спал бы в своём огороде.

Так что моего возвращения они и не заметили. Я сидел на тахте, смотрел в книгу, но не видел ни строчки. Всё у меня перемешалось — огромные глаза Кумыш, издохшая верблюдица тётушки Огульсенем, с которой надо содрать шкуру, Чарыяр, который крутит в эту самую минуту баранку на горных дорогах, о то время как его девушку сватают за другого, и много чего ещё. Наверное, я задремал, потому что пропустил момент, когда родители сели ужинать. Голоса их доносились вначале словно сквозь сон, но когда ясно услышал, мне стало не до сна.

— Я не говорю, что наш сын — плохой парень, — видимо продолжал отец предыдущий разговор. — Но скажи, моя Сона, куда это годится: мы из кожи вон лезем, чтобы не ударить в грязь лицом, а ему наплевать на всё это, потому что он совсем потерял голову из-за этой голоногой врачихи. Нет, это никуда не годится.

— Всё это так, мой Поллы — осторожно поддержала его мама, — но что нам делать, если это так, как ты говоришь. Ведь он нам не чужой. Он наш сын.

— Вот именно, что сын, — отрезал отец. — И раз он нам сын, а мы его родители, он должен считаться с нами прежде всего и оказывать нам всяческое уважение.

— Вот именно, — сказала уже мама. — Но разве он нас не уважает?

— Попробовал бы! — самодовольно заявил отец. — Спустил бы ему штаны и врезал бы так, что он неделю лежал бы на животе. Но разве уважение только в этом? А не в послушании? Именно в послушании. Он должен жениться на Гюльнахал, а врачиху забыть.

— Но как это сделать, Поллы-джан?

— Ты должна разъяснить ему то, что я тебе сказал..

— Я его знаю, Поллы. Он весь в тебя — такой же упрямый.

Отец задумался.

— Может всё-таки выпороть его?

— Ради бога, Поллы, не делай этого. Ведь он уже совсем взрослый. Ты ему и до плеча не достаёшь, вот как он вырос.

Отец взвесил и этот довод.

— Действительно, — признал он, Не получится наверное.

Родители помолчали.

— Пей чай, — сказал мама своим мягким голосом. — Не надо столько думать, Поллы, как-нибудь всё уладится.

— Как-нибудь не уладится, — возразил отец. — А что если послать его на курорт: пока то да сё — он забудет свою врачиху, а вернётся — сразу свадьба.

— Да не поедет он ни на какой курорт, — возразила мама.

— Ну тогда предлагай сама, если ты всё знаешь. Пороть его нельзя, уговорить тоже, на курорт он не поедет…

— Надо достать заклинание, — предложила мама. — Вот именно.

— Совсем не соображаешь ничего, — сразу же отозвался отец. — Подумай, что ты сказала. Люди прорыли в пустыне каналы, летают в небе, как птицы, а ты лезешь со своими заклинаниями. Где ты, кстати, хотела их достать?

— Все достают их у этого дурачка Аташе.

— Вспомнила, Он уже давно не торгует заклинаниями.

— Ну да? А я и не знала этого. Почему, Поллы-джан?

— После смерти старой Сульгун. Вместо того, чтобы послать за доктором, она послала за Аташе, и вместо того, чтобы выздороветь в больнице — умерла. Так что Аташе рад-радёхонек, что не попал в тюрьму. Дал подписку, что не будет заниматься больше этими делами.