Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

Но нам не пришлось этого делать. Когда мы зашли в пещеру и попробовали её разбудить, мы поняли, что она мертва — сердце её не выдержало.

И ещё два могильных холмика появилось в том месте, где ещё день назад мы схоронили Алёшу.

Над свежими могилами Коля Шевчук сказал:

— Мы не будем долго стоять здесь. Идёт война и гибнут люди. Гибнут, так, как погиб наш друг Алёша, гибнут так, как погибла трёхлетняя Маша, и так, как погибла Галина Тимофеевна. Мы ничего не простим фашистам. Мы ведём свой счёт этим героям. Кровь за кровь и смерть за смерть! Никакой пощады фашистской сволочи!

И все мы повторили эти последние слова.

Весь день мы готовили нападение на деревню, откуда были Алёша и Галина Тимофеевна. В разведку ходил Саша.

— В дерезне много патрулей, — сказал он. — В крайнем доме села, где жила Галина Тимофеевна, стоит бронетранспортёр, возле него всегда находится водитель; если офицеру, живущему в доме, надо куда-то ехать, он пользуется бронетранспортёром. У дома часовой. Танковая часть расположена на другом конце села, к ней не подобраться, да и взрывчатки у нас нет.

Мы прикидывали и так и эдак, и, наконец, решили рискнуть. «Языка» мы оставили, за охранника, несмотря на все протесты, осталась Надя. Мотоцикл мы затащили в яму и забросали ветками и травой, сами вчетвером отправились в деревню. Ближе к опушке леса он стал редеть и около полукилометра мы пробирались ползком вслед за Сашей. Всё было так, как он говорил: водитель бронетранспортёра дремал возле машины, у дома стоял часовой.

Коля Шевчук, согласно намеченному, стал огибать дом, пока не оказался за спиной у часового, поклёвывавшего носом на ступеньке, Валя с автоматом пристроилась за ближайшей сосной, а мы с Сашей, стараясь не дышать, подползли к самому транспортёру. Мы скоро услышали, как автомат Шевчука обрушился на затылок часового, и в это же мгновение одним броском мы сравнялись с водителем. Он попробовал вскочить, но Мишина финка вошла ему в шею наискосок. Мы вдвоём навалились на немца сверху. Наконец он затихает.

Валя появляется рядом с нами. Дверь в избу открыта. Бесшумные несколько шагов. Высокий немец сидит у окошка, и, глядя в походное зеркальце, разглядывает чисто выбритый подбородок. Он был тан увлечён, что замечает нас слишком поздно. Валя что-то говорит ему по-немецки, и офицер, бросая на нас свирепые взгляды, становится с поднятыми руками лицом к стене. Ещё один пистолет оказался в руках у Саши. Немец напряжён, видно что ожидает откуда-то помощи, сейчас разбираться в этом некогда. Валя снова что-то говорит немцу, и он надевает мундир и, не торопясь, застёгивает его. Я успеваю только отметить, что на мундире несколько орденских колодок.

— «Шнель, шнель», — говорит Валя и показывает на выход.

Мы выходим на крыльцо.

— «Форвертс», — снова кратко говорит Валя и указывает на бронетранспортёр. Преодолевая брезгливость, я роюсь в карманах убитого и нахожу ключи, залезаю внутрь транспортёра и несколько мгновений соображаю: что к чему, причём руководствуясь исключительно интуицией. Я уже говорил, что дома с детства любил возиться со всякой техникой, водил всё, что можно только водить — от мотоцикла до комбайна, всё предвоенное лето проработал шофёром полуторки ГАЗ-А, перед этим возил на легковушке директора Ашхабадской трикотажной фабрики.

Я и сам не знал, откуда это во мне — прирождённое расположение ко всяким механизмам. Удивлялись все, но и гордились. Помню, какой праздник был дома, когда я оказался в числе победителей межрайонных соревнований школьников по вождению трактора, и меня наградили грамотой… мне кажется, что это было тысячу лет назад.

Так или иначе с транспортёром я разобрался. Внутри поместились кроме меня офицер, Валя и Коля Шевчук. Офицер пытался что-то объяснить, обращаясь к Вале.

— Что он говорит, Валя? — спросил я.

— Он говорит, что первый же патруль нас задержит.

— Передай ему, — сказал из-за спины Саша, — что первым покойником в этом случае будет он сам.

Валя не очень складно перевела. Офицер выругался.

Когда транспортёр, ломая кусты, углубился в чащу неподалёку от нашей стоянки, где нас ожидала Надя, настала пора решительных действий. У нас на руках было два пленных офицера, чьи сведения имели для командования первостепенную важность, и никаких разногласий по поводу того, что их как можно скорее надо доставить нашим, ни у кого не было. Но кто это выполнит?

Коля Шевчук сказал:

— Нуры, сделать это придётся тебе. Прежде всего потому, что это твоё прямое задание — можешь считать, что оба «языка» — это наш тебе партизанский подарок. Во-вторых, при переходе линии фронта скорее всего придётся воспользоваться бронетранспортёром, — другой возможности при нашей малочисленности не вижу, а управлять этой машиной можешь только ты. Можно сделать и иначе: Надю с одним пленным мы сажаем в мотоцикл и всё равно тебе, Нуры, придётся его вести, но в мотоцикле вы менее, защищены и от пуль, и от осколков, а второго пленного мы смогли бы переправить своими силами, но сколько на это уйдёт времени — сказать трудно. И, в-третьих, тебе, Караев, это утверждает наш врач, — и он кивнул на Надю, — надо немедленно попасть в госпиталь, иначе ты можешь остаться калекой на всю жизнь. Надя утверждает, что глубоко в голове у тебя сидит осколок, и что ты остался жив только чудом.

Я с негодованием посмотрел на Надю — ничего подобного мне она не говорила, но Надя демонстративно отвернулась в другую сторону.

— А вы? — спросил я. — В транспортёре места хватит для всех. Прорываться — так вместе.

— И об этом мы думали, Нуры, — сказал Шевчук. — Мы остаёмся.

— Сами остаётесь, а нас с Надей хотите отослать?

— У нас, Нуры, есть своё командование и свои задачи, которые мы должны выполнять. Хотя мы и партизаны, но дисциплина у нас армейская, а что это такое — тебе объяснять не надо.

— Будем прорываться на транспортёре. Только по-моему, — сказал я, — это надо делать на рассвете, когда обычно проходят утренние дозоры. В случае чего немец, если не захочет умереть на месте, скажет что-нибудь — сошлётся на срочное задание или ещё что-нибудь.

Едва только ночные звёзды стали гаснуть, мы тронулись в путь. Оба пленных, связанных надёжными партизанскими руками, были вместе с нами. Накануне Валя объяснила им, что у них нет другой возможности уцелеть, кроме той, что поможет нам проскочить через линию немецких укреплений. Пехотный лейтенант понял и несколько раз повторил «яволь, яволь», а танковый офицер в чине гауптштурмфюрера СС смотрел волком и никак не выражал своего отношения к происходящему. По карте, имевшейся у Коли Шевчука, мы наметили самый короткий путь к линии фронта; большая часть его проходила по мелколесью, а затем рывок на полной скорости через немецкие позиции.