Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

— Придётся сделать небольшой крюк, — сказал Василий Егорович и кивнул головой куда-то влево. — Боюсь, что здесь «языком» не разживёшься. Но отдых мы их чуток испортим.

Один из партизан нёс через плечо небольшую рацию. Накрывшись с головой, Василий Егорович вызвал наше подразделение и передал артиллеристам координаты немцев, добавив, что мы из этого района исчезнем минут через двадцать. Через двадцать минут, когда мы, забрав сильно влево, огибали место скопления немцев, наши дальнобойные орудия в течение получаса примерно обрабатывали мес: о, где фашисты устроили себе ночлег; что там осталось после такой «обработки», легко себе представить.

Мы шли лесом, казалось, наугад, уже более часа, но вышли точно на поляну, посреди которой высился единственно уцелевший среди сгоревших хат дом.

— Продсклад, — сказал Василий Егорович, когда мы залегли у самой кромки поляны. — Три смены по два человека, и того шесть. Кто-то из них и должен стать нашим.

Затем он кивком подозвал к себе Кочмурада и Михаила.

— Вы, я вижу, уже спелись, — сказал он. — Вот и идите снова вдвоём. Хватит силушки взять одного фрица?

Михаил улыбнулся:

— Хватит, и ещё останется трохи.

— Ну, ну, не хвались раньше времени. Пошли.

Тут я не выдержал.

— Можно мне с ними, — спросил я Василия Егоровича. — Для подстраховки.

Кочмурад посмотрел на меня. Я ответил ему открытым взглядом, как в дни, когда наша дружба была крепче стали. Он, кажется, всё понял и вдруг улыбнулся так, как во всём мире мог улыбаться один он — так, словно во рту у него было шестьдесят четыре зуба.

— Дайте нам его, — поддержал он меня. — Втроём веселей.

Но Василий Егорович уже не смотрел на нас. Он смотрел на дорогу, проходившую по лесу правее того места, где мы залегли: по ней катила грузовая автомашина, которая замедлила ход, съехала на грунтовку, ведущую к продскладу.

— Придётся подождать, хлопцы, — пробормотал Василий Егорович. — Хай машина уедет.

Мы лежали, прикрытые кустарником, в какой-нибудь полусотне метров и терпеливо ждали, пока машина нагрузится, но дождались лишь того, что тем же путём прибыла ещё одна. Первая машина казалась бездонной, в неё всё носили и носили мешки и ящики, но, наконец, она, выпустив струю чёрного дыма, отбыла. Ещё спустя некоторое время отбыла и вторая, Края неба уже светлели, было раннее утро, но спать не хотелось — правда, я могу это сказать только о себе. Мне очень хотелось, чтобы Василий Егорович отпустил меня на задание с Михаилом и Кочмурадом.

Тем временем отъехала и вторая машина. Только тогда Василий Егорович обернулся ко мне.

— Для подстраховки? — повторил он мои слова. — Нет, подстраховка им не нужна. А вот помощь не мешает. Значит, сделаем так: Михаил, ты с этим парнем заходите с тыла вон за тот угол дома. А ты, — это уже относилось ко мне, — подползёшь со стороны дороги и чем-нибудь отвлечёшь внимание фрица. Понятно?

— Понятно, — за всех ответил Михаил. По всему было видно, что для него это не первая зылазка за «языком». Он, похоже, был совершенно спокоен и не сомневался, что немца мы добудем; может — это объяснялось тем, что Михаил родом был из здешних мест.

Кочмурад и Михаил стали отползать по направлению к дому. А я дошёл до придорожного кювета и тоже пополз, причём больше всего мне мешал собственный автомат. Когда до караульного оставалось метров десять-пятнадцать, я слегка кашлянул. Часовой сразу откликнулся.

— Ганс, Ганс… — Затем последовала длинная немецкая фраза. Я высунулся из канавы ровно настолько, чтобы увидеть часового: он стоял ко мне боком. Нащупав под рукой небольшой камень, я бросил его. Камень упал рядом с часовым… Он быстро повернулся и снова что-то сказал, а потом засмеялся. По-моему, он думал, что один из его товарищей решил подшутить над ним. Так или иначе, он нагнулся и стал шарить у самых ног, очевидно разыскивая камень, чтобы бросить его в свою очередь — в это мгновенье две почти неразличимые тени свалили его на землю.

Выскочив из канавы, я тоже бросился им на помощь. Немец сопротивлялся изо всех сил, и их у него было немало, но Кочмурад стиснул его в железных объятиях так, что он мог только хрипеть, да и то до тех лишь пор, пока Михаил не заткнул ему рот кляпом. В таком виде он и был доставлен нами на опушку леса, откуда всё происходящее было видно, как на ладони.

— Чисто сработали, хлопцы, — похвалил нас Василий Егорович. — Добрый получился «язык». Теперь надо побыстрее тикать отсюда.

Мы оттащили немца поглубже в лес и там уже приготовили к дальней дороге: крепко завязали руки за глиной, а рот поверх кляпа замотали на всякий случай платком.

— Ну, с богом, — сказал Василий Егорович, и мы было тронулись в обратный путь, как тут вдруг случилось нечто такое, чего мы никак не ожидали: наш «язык» заупрямился. Он не желал идти, сел на землю и ни с места. То ли он был и на самом деле такой храбрый, то ли понимал, какую ценность он для нас представляет, но ничего, даже финский нож, который поднёс к самым его глазам Михаил, не произвели на него впечатления — он сидел на земле мешком, как только мы пытались тащить его, обвисал на руках, словно куль. На какое-то мгновение все растерялись. Но потом Василий Егорович что-то шепнул на ухо Михаилу, и тот прикладом автомата «выключил» немца. Затем мы срубили две сосенки и соорудив нечто вроде саней и которым приторочили нашу добычу, быстро стали уходить из опасного места. Мы уже были вне достигаемости погони, когда со стороны продсклада раздались выстрелы: это немцы хватились своего часового. Но нам теперь сам чёрт был не брат — мы возвращались с «языком». Настроение было у всех превосходным. Мы даже на время забыли, что разгуливаем у немцев в тылу — тем более, что дозорным впереди шёл Михаил.

До переднего края было, похоже, совсем близко. Да и ночь кончилась — небо стало почти совсем светлым. Тем страшнее и неожиданнее для нас были автоматные очереди, хлестнувшие откуда-то слева. Кто-то застонал. Мгновение — и мы все были на земле. И снова тишина.

Двигаясь почти бесшумно, Василий Егорович подполз к воронке от снаряда и скомандовал:

— По одному — в воронку. Быстро!

Первым в воронку переправили раненого — им оказался партизан по имени Николай. За ним потянулись остальные. Немцы прижимали нас к земле короткими очередями, но за их спинами притаился Михаил, который не давал им чувствовать себя в безопасности, поэтому нам и удалось короткими бросками укрыться в воронке. Сколько было немцев, мы не знали. И что с Михаилом — не знали тоже, потому что снова наступила тишина. Нехорошая тишина, не предвещавшая нам радости. Нас в воронке было пятеро, вместе с Василием Егоровичем и раненым, остальные остались в кустах, сторожа нашу добычу. Василий Егорович прислушался и сказал: