Герман Кант - Объяснимое чудо

Вскоре тем же утром я сидел в некоей важной приемной и сам себя не понимал: я объехал все водовороты, я обогнул все скалы, только стена отделяла меня от того места, где имелись телефоны, а вследствие этого и вследствие того, вследствие одного и вследствие другого также золотистые булочки, и что же, именно здесь я не знаю, как поступить?

Из моей сумки струился аромат нынче еще тяжким трудом добытых хлебобулочных изделий; две поджаристые, две бледные булочки и две обычные, сегодня еще не съеденные, согревали мне ноги сквозь мешочек, кожу сумки и штанину, голова моя горела, ибо мысли проносились в ней с быстротой молнии.

Когда дело дойдет до встречи с Тузом, Ведающим телефо-каковой вместе с тем является Тузом, Ведающим моими булочками, что мне ему говорить? Может, мне жалобно стенать? Но кто раздает телефоны, тот слышал все на свете стенания. Может, мне что-нибудь приврать? Но у кого в руках телефоны, тот любое вранье в состоянии проверить. Может, мне просто-напросто все ему откровенно выложить, просто взять и все сказать? Но я в глубине души понимал, что человек не становится Ведающим Тузом, если позволяет все себе выкладывать. Делая такую карьеру, выслушивают лишь избранные фрагменты. Но что же в моем случае тот самый, безошибочный фрагмент?

Я этого не знал и как раз намеревался отбросить прочь свои мечтания, когда по приемной прошествовал какой-то туз, в котором по каждому его шагу узнавался Туз Ведающий. Так шагает человек решительный. Так выступает человек, творящий судьбы. Так грядет власть. И вовсе не чванно, а с легким сердцем. По самолично определенному пути мимо всего того незначащего, на что можно приветливо бросить взгляд, однако взгляд невидящий. В темпе, решительно ни от кого, кроме него самого, не зависящем. И я окончательно понял, что здесь мне ничего не обломится, и готов был, как только Ведающий Туз скроется в кабинете, скрыться из приемной.

Но проходя в двух шагах от меня и не доходя еще трех шагов до своей двери, Ведающий Туз притормозил и сделал это с той безукоризненной естественностью, которая дается длительной практикой. Туз приподнял чуточку нос, как и мы, простые смертные, это делаем, когда вдыхаем аромат, и тут я отчетливо увидел перед собой человека средних лет, высокого, с тренированной фигурой, волосы у него были густые, черные с проседью, человека хорошо одетого, пожалуй, чуточку слишком модно одетого, но производящего сейчас впечатление обычного человека, ибо он стоял, раздув ноздри, в волнах аромата, исходящего от булочек в моей сумке и наполняющего приемную.

Могущественный человек глянут на сумку и углядел, что я ее владелец, и сделал знак следовать за ним. Вернее сказать, — а сказать я это должен, ибо обязался быть правдивым, — сделал знак сумке, а ко мне этот знак относился лишь постольку, поскольку сумке без меня трудновато было следовать за ним. Мы последовали за ним, сумка последовала за красивым человеком, а я создал для того условия. Он предложил нам сесть и сказал, беря у меня из рук сумку и открывая ее:

— Вы позволите?

Он вынул из сумки мешочек с булочками и сказал, развязывая шнурок:

— Вы позволите?

Он сунул свой красивый нос в мешочек, закатил глаза, ощутив дивный аромат, и сказал, осторожно дав булочкам выскользнуть из мешочка на письменный стол:

— Вы позволите?

А потом он долго сидел, разглядывая то, что булочник Швинт так хорошо испек, и в его прекрасном мужественном лице сконцентрировались прожорливость, и страстное желание, и даже смирение, ибо взгляд его упивался неким совершенством, а еще во взгляде его читалось буйство — берегись его тот, кому суждено расстаться с предметом, которого возжелал сей человек. Он прикрыл булочки мешочком, словно желая притушить искрящееся сияние, и спросил меня:

— Где же их берут?

Я назвал фамилию булочника и из чисто компанейских соображений подумывал было, по примеру фрау Лёрке, добавить, что господин Швинт, как подтверждают документы, весьма ревнив, но сидящий передо мной человек внезапно вновь обрел черты Ведающего Туза, и потому я дополнительно назвал только адрес булочника и пока еще обдумывал, как приличнее разъяснить этакому Ведающему Тузу, что, если хочет он получать такие булочки, придется ему одолеть кое-какие трудности, как уже услышал свой голос:

— У булочника во дворе в балку вбито три гвоздя, на один из них нужно повесить этот мешочек с отсчитанными деньгами…

Я хотел разъяснить всю процедуру куда подробнее, хотел объяснить, что мешочек так, ни с того ни с сего булочками не наполняется, хотел сообщить, что есть то да сё, хотел рассказать о булочнике, рассчитывающем подперчить свои вечера китайской литературой, и о кузене, увлеченном девушкой, от которой чуть-чуть попахивает овцами, об огорчениях распределяющего билеты на бал из-за сына и вожделенного дня свадьбы и о служащей загса, у которой не было телефона, но красавца мужчину не интересовало ничто постороннее; он собирался записать себе только фамилию и адрес булочника. Я еще раз назвал ему то и другое, и вскользь спросил:

— А кому же нужен телефон?

Я сообщил ему данные служащей загса, не сообщив, однако, всей связанной с ней истории, ибо Ведающий Туз ясно дал понять, что историй никаких слышать не желает. Истории — это осложненные жизненные ситуации, а Туз предпочитал кратчайшие пути. Он снял трубку с одного из личных аппаратов на столе, нажал кнопку и стал ждать, и, пока ждал, он вновь втянул носом аромат, который исходил от моих булочек и наполнял его кабинет, и на какое-то мгновение вся служебная броня слетела с него.

Но когда его соединили, он вновь заковался в эту броню. Он прочел адрес служащей загса в телефон и присовокупил:

— Срочно.

Положив трубку, он сказал:

— Проследите, чтобы эта женщина сегодня вечером была дома, и обеспечьте, чтоб с завтрашнего дня мои булочки висели на гвозде. Ассортимент тот же, что у вас.

Он стянул льняной мешочек с моих булочек и стал их любовно разглядывать.

— Вы позволите? — спросил он и взял одну из поджаристых, он обнюхал ее, взвесил на руке, долго разглядывал ее, то удаляя, то приближая к глазам, казалось, даже вслушивался, что у нее там внутри, и в конце концов впился в нее зубами. И словно только теперь уразумев, какую выгодную сделку он заключил, он кивнул и, жуя, промычал. — Прекрасно, мы их берем, я пошлю шофера.

После чего, целиком отдавшись моим булочкам, он проглотил одну за другой все шесть, а у меня было время проанализировать наше дельце. Служащая получила телефон, молодые люди — пятницу для свадьбы, кузен — билет на бал, булочник — китайскую усладу, а человек, у меня на глазах пожирающий мои булочки, будет отныне и во веки веков получать булочки. Мои булочки.