Владимир Файнберг - Иные измерения. Книга рассказов

Приходилось набраться терпения, ждать, чувствуя свою никчёмность, временами украдкой поглядывать на будильник.

Через полчаса мастер захлопнул капот, сел в машину. Задним ходом ювелирно точно провёл её в тесноте рядов на свободное место и вернулся к моему «запорожцу».

— Значит, проблема с зажиганием, глохнет, — снова начал я перечислять свои беды.

Но мастер перебил:

— Все понятно. Сиди и жди.

Только он открыл капот, только влез в машину и стал включать зажигание, как подземелье озарилось движущимся светом фар и я увидел забрызганную дождём иномарку. Она бесшумно подкатила к одному из рядов, остановилась. Из неё выскочили два человека. Они мигом пересели в стоящие рядом невзрачные «жигули», посигналили.

Мастер бросил мою машину, взял какой-то инструмент, пошёл к ним.

«Ну вот, — подумал я, — приехали богатые клиенты. Теперь займётся ими».

Но тут было что-то не то. Из окна «жигулей» появилась рука, в которой блеснули новенькой жестью два автомобильных номера. Мастер взял их.

«Жигули» тотчас поехали вверх из гаража. А мастер стал снимать старые номера с прибывшей иномарки и привинчивать к ней новые.

И тут я догадался — машина украдена. Почувствовал себя чуть ли не участником преступления.

— Теперь, пока ищут, до весны будет стоять здесь в передержке, — бросил мне мастер, возвращаясь к «запорожцу».

— А потом? — спросил я.

— Перебьют номер двигателя и все такое, отгонят в Чечню или куда ещё. Продадут.

Поражённый этой доверчивостью, я хотел было спросить — имеет ли он свою долю в этих делах, но воздержался и вместо этого вздумал поведать о страшных событиях, происшедших несколько лет назад поблизости от моего дома, на моей улице. Он работал, а я рассказывал о том, как какие-то два милиционера, размахивая жезлами, останавливали выбранную ими машину с одиноким водителем, просили срочно довезти до ближайшего отделения милиции. Водитель сажал их, действительно завозил в глухую часть милицейского двора. Там они без лишних слов зверски убивали несчастного. И сбрасывали его тело в какой-то бездонный люк, где уже гнили тела предыдущих жертв.

— Пятнадцать человек на сундук мертвеца, — отозвался мастер. И посоветовал: — Больше никому не рассказывай.

— Почему? У нас весь квартал об этом до сих пор говорит. Та милиция с её люком рядом.

Мастер продолжал молчаливо работать. Наконец он кончил возиться с двигателем, электропроводкой, свечами. Залез в салон, включил зажигание. Мотор тотчас зарокотал ровно и чётко. Потом машина двинулась, встала над смотровой ямой. Мастер спустился в неё с зажжённым фонариком в руке. Стал шуровать там, побрякивая инструментами.

— Спасибо, — громко сказал я. — По-моему, все в порядке.

— Сиди и жди, — глухо донеслось из ямы. — Тут у тебя делов невпроворот.

Он работал не покладая рук, а я с нарастающей тревогой думал о том, что денег у меня маловато…

В конце концов мастер слил из двигателя старое масло, залил новое. Потом забрался в салон, сел за руль, снова включил зажигание, распахнул правую дверцу, позвал:

— Садись со мной!

Я поднялся, распрямил затёкшую спину, подошёл, сел рядом, спросил:

— Сколько я должен? — и полез в карман за деньгами. Мастер молча включил фары, повёл машину к выезду из гаража.

— Спасибо. Я сам, — робко сказал я.

— Сам-сам! Ты мне все тачки переколотишь.

Когда мы выехали, увидели — падает снег. Оба вылезли наружу, вдохнули свежего воздуха. Я снова полез за деньгами.

— Оставь, — сказал мастер. — Мне твои деньги, что слону дробина.

Ошеломлённый, я попрощался, стал садиться за руль, и тут-то он сказал:

— Эти двое угонщиков и были два твоих милиционера… Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Те самые.

Только вышли из лифта и меня быстро повели куда-то налево по длинному коридору, как откуда-то сзади нас нагнала толпа.

Тощие существа женского рода, одетые в короткие маечки и блузки так, что между их окончаниями и джинсами виднелись оголённые пупки и поясницы, сперва притормозили и тотчас побежали рядом, повернув к нам головы.

Их было человек пятнадцать. Поразительно одинаковые, они безмолвно семенили рядом, стараясь поймать мой взгляд, хоть как-то обратить на себя внимание.

— За кого они меня принимают? — спросил я своего сопровождающего.

— Кыш! — крикнул он. — Пошли вон!

Девицы на миг приотстали, чтобы через секунду снова нагнать.

В их безмолвной массе, нагловатом топотке было что-то хищное, крысиное.

Вдруг я увидел точно такую же стаю. Она бежала навстречу, конвоируя известного эстрадного певца, которого вели к выходу.

— Кто они такие? — спросил я моего провожатого.

— Из Подмосковья, со всей России, — сказал он. — Пытаются устроить своё счастье. Только чтобы получить пропуск сюда, жертвуют девичьей честью.

Крысы, думаю, слышали его ответ. Но продолжали бежать рядом.

Под ногами зазмеились кабели, какие-то провода. Переступая через них, мы вошли в павильон, тесно уставленный осветительными приборами и телекамерами. Стая обогнала нас и стала агрессивно делить поднимающиеся амфитеатром свободные стулья, оставшиеся среди уже собравшихся зрителей. В основном это были скучающие пенсионерки — толстые тётки, некоторые с вязаньем в руках.

Меня усадили на отдельный стул сбоку от аудитории, и я увидел большой фотопортрет отца Александра Меня. Портрет стоял на возвышении, задрапированном белым полотном. У подножья среди искусственных цветов горела свеча.

— Я ведущий, — шагнул ко мне человек откуда-то из-за штативов с приборами. — Вам задавать вопросы или будете сами?

— Буду сам, — ответил я неуверенно.

…За месяц до девятого сентября — очередной годовщины со дня убийства отца Александра телевизионные редакторши, прочитавшие мои воспоминания о нём, оборвали мне телефон, уговаривая приехать и выступить.

Уклонялся как мог. Не хотел быть галочкой в их мероприятии, предвидел — ничего толком сказать не дадут, тем более, что передача пойдёт не в прямом эфире, а в записи. Вырежут всё, что им не понравится.

В конце концов сломали меня тем аргументом, что отец Александр бы не отказался. Он в самом деле считал необходимым воспользоваться любой возможностью выхода к аудитории.

И вот я был здесь.

Ведущий давал последние указания каким-то юношам, одетым в одинаковые комбинезоны. Осветители включили свои приборы. Операторы заняли места у камер. С мегафоном в руке появился всклокоченный человек в пропотелой под мышками майке.

— Аплодировать только по моему знаку! — выкрикнул он в мегафон. — Сделайте умные лица! Между собой не болтать. Мы начинаем!

Заработали камеры. Пока ведущий представлял меня аудитории, юноши в комбинезонах один за другим, торжественно вышагивая, как солдаты кремлёвского гарнизона, подходили к постаменту с портретом, ставили перед ним горящие свечи.