Иероним Ясинский - Дети

Марина взяла узелок со вчерашним цыплёнком, булкой и несколькими яйцами, завёрнутыми в бумагу заботливой рукой бабушки, и пошла вперёд, легко ступая босыми ногами, мелькавшими под белым подолом рубахи, спущенным ниже клетчатой плахты.

Настенька села вместе с Мариной в телегу.

Иван, белокурый парень, с серебряной серьгой в коричневом ухе, лениво посмотрел на Марину и произнёс, сжав губы:

– Мг…

Что означало, что он доволен.

Затем он сплюнул, взлез на передок и погнал лошадку; она казалась розовой под лучами солнца, край которого блеснул из-за далёкого плетня.

Настеньке хотелось спать, и она жалела, что согласилась ехать на Чёрный Луг.

Но вскоре свежесть утра охватила её. Она почувствовала себя бодрее, шутила и, заливаясь смехом, которому неистово вторила её спутница, щекотала длинной соломинкой в ушах у Ивана. Тот ничего не подозревая, осторожно заносил руку, чтоб поймать воображаемого овода.

– А Феся, а Гапка? – спросила Настенька. – Мне без них скучно будет!

– Говорила, – отвечала Марина, – прибегут.

Настенька подурачилась ещё и успокоилась. Она задумалась и, нахмурив брови, стала рассеянно глядеть вдаль.

По обеим сторонам узкой дороги, обрамлённой тёмной зеленью сорных трав, волновалась жёлтая рожь. Чирикали птицы. Стучала телега, клубилась пыль.

Настеньке грезился большой город. Роскошно убранный дом весь наполнен мужчинами, прилежно расшаркивающимися перед нарядными девочками. Те обмахиваются веерами с пленительной грациозностью. Это бал в пансионе. Губернатор проезжает по улице верхом и пристально смотрит на Настеньку. А она громко болтает по-французски.

– Марина, – начала Настенька, – ты была в каком-нибудь городе? Я так ни в одном не была!

– Была. В Остре была.

– Хорошо там?

– Церкви хорошие.

– Расскажи, пожалуйста!

Марина стала рассказывать. Особенно подробно распространилась она о «красной лавке», где видела много шёлковых лент и поясов.

– Это неинтересно, – заметила Настенька вздохнув.

Иван взял в сторону и остановился в лесу. Старые сосны бросали здесь на землю бледные тени. А рядом росли корявые дубы, и, в их полуобнажённых вершинах, бешено кричали сорокопуты.

Чёрный Луг лежал внизу, вместе с примыкавшим к нему кустарником, тянувшимся параллельно ржаному полю до села Дмитровки. Церковка белелась вдали. Копны сена, которые Настеньке нужно было сосчитать, грузно сидели на скошенной равнине. С одной из них, когда раздался стук колёс, снялся большой желтоватый ястреб и бесшумно пропал за лесом.

Иван распряг лошадь и пустил пастись.

Настенька, с карандашом в руке, сейчас же приступила к исполнению своей хозяйственной обязанности. Марина собирала валежник, чтоб разложить костёр. Сухие ветки затрещали, когда их коснулись красные, реющие языки пламени с сизыми завитками дыма на концах.

– Каша? – спросил Иван.

– Каша, – отвечала Марина.

– Мг… – произнёс он.

– Чего тебе?

Он помолчал.

– Воды, может, принести?.. – осведомился он.

– Принеси…

Он взял ведро и, улыбаясь, сонными глазами смотрел на Марину, скромно опустившую чёрные ресницы. Когда он сделал шаг к ней и опять произнёс: «Мг!», она крикнула сердито:

– Белены объелся! Ступай же по воду!

Феся и Гапка – сёстры Марины – пришли кратчайшим путём, с кувшином кислого молока и хлебцем. Настенька, окончив счёт копнам, встретила девочек ласковым восклицанием:

– А, мои куклы, здравствуйте!

Они отвечали застенчивым смехом, почёсывая пальцами ног икры.

– Ну, что ж мы будем стоять… Марш! – крикнула она.

Она схватила их за руки и побежала. Они ободрились, веселье её сообщилось и им. Маленькая Феся увлеклась до того, что стала подражать пристяжной и, круто повернув голову, тихонько ржала.

Возвратившись к костру, девочки принялись есть. Настеньке казалось, что ещё никогда цыплёнок не был так вкусен. Даже каша, приготовленная Мариной, серая и отдававшая дымом, и тёплое кислое молоко необыкновенно понравились ей.

Между тем стали надвигаться тучи. Солнце высоко сияло над чёрно-лиловым облаком, скомканные края которого блестели как снег. Было душно.

Настенька вспомнила, что бабушка накануне просила её возвратиться к обеду, и засуетилась.

– Домой надо, Марина.

Но ей пришла охота собрать букет из полевых цветов, и, предоставив Фесе и Гапке доедать цыплёнка, она углубилась в чащу кустарника. Колокольчики, лютики, алые гвоздики, крупные ромашки тянули её к себе, кивая ей своими головками из-за низко растущих кустов и трав.

– Барышня, ау!

– Ау! – откликнулась Настенька всею грудью.

– Ау! – крикнул в двух шагах от неё чей-то незнакомый голос.

Настенька вздрогнула и подняла голову. Пред нею стоял высокий мальчик в блузе и охотничьих сапогах, с добродушными серыми глазами и едва заметными усиками, как тень лежавшими над красною и толстою губою. Его тёмные волосы слабо вились на концах, и прядь их пристала к вспотевшей смуглой щеке.

Настенька сделала движение, чтоб убежать. Но он удержал её за рукав.

– Послушайте, вы что за девочка? Что ж вы не отвечаете? Ведь я вас не укушу… Постойте! Вы внучка Трещотихи, что живёт в Кривом Хуторе? Не правда ли?

– Да.

На ресницах Настеньки повисло по слезинке. Она сделала шаг вперёд.

– Да подождите же! Разве я разбойник? Посмотрите – со мной нет ни ружья, ни кинжала. И чего плачете? Ну, Бог с вами, ну, идите!

Настеньке стало стыдно.

«Ужасно неприлично», – подумала она и спросила, останавливаясь и ощипывая цветок:

– А вы кто такой? Верно из Дмитровки?

– Я – Гузик. Угадали. Дайте же вашу руку. Познакомимся.

Настенька протянула Гузику руку, бросив на него застенчивый взгляд.

– Я вас видела зимой, в церкви, – сказала она.

– В церкви? Вряд ли. Впрочем, может быть!.. Забрёл как-нибудь случайно…

– Вы стояли на клиросе и подтягивали дьячку…

– Я? На клиросе?

– Вы. Я хорошо помню.

– В самом деле, я?

– Как же… Ещё басом хотели взять… И никак не могли… Только хрипели… А я всё смотрела и видела, как у вас так смешно надувается горло…

– Ах, вы, критик!.. Пожалуй, может быть, и я… от скуки…

Он сорвал лист и растёр его между пальцев.

– Итак вы уж меня не боитесь?

Настенька улыбнулась.

– Нет… Вот ещё стану бояться!

– А кто сейчас плакал?

– Конечно, если испугаешься, то заплачешь! Вы не должны над этим смеяться…

– Ха, ха, ха! Атанде! Смеяться-то я буду и всей Дмитровке об этом расскажу!.. Уж позвольте!.. И вашей бабушке…

Настенька пожала плечами.

– Что ж, говорите. Разве вы знаете бабушку?

– Зная внучку, легко узнать и бабушку… Прямо приеду к ней и расскажу… Вот и Марине сейчас расскажу… Марину-то я знаю… У Остапа Самуся видел… Она мне всю вашу подноготную выложила, всё-всё! Ведь она тут, с вами? Это она кричала?